КРАСНЫЙ КАРБУНКУЛ
Сказка
|
Дедушка резал табак на прилавке; к нему подлетела
С видом умильным Луиза. «Дедушка, сядь к нам, голубчик; Сядь, расскажи нам, как, помнишь, когда сестра Маргарета Чуть не заснула». Вот Маргарета, Луиза и Лотта С до́нцами, с пряжей проворно подсели к огню и примолкли; Фриц, наколовши лучины, придвинул к подсвечнику лавку, Сел и сказал: «Мне смотреть за огнем»; а Энни, на печке Нежась, поглядывал вниз и думал: «Здесь мне слышнее». Вот, табаку накрошивши, дедушка вычистил трубку, Туго набил, подошел к огоньку, осторожно приставил Трубку к горящей лучине, раза два пыхнул, — струею Легкий дымок побежал; он, пальцем огонь придавивши, Кровелькой трубку закрыл и сказал: «Послушайте, дети, Будет вам сказка; но с уговором — дослушать порядком; Слова не молвить, пока не докончу; а ты на печурке Полно валяться, ленивец; опять, как в норе, закопался; Слезь, говорят. Ну, дети, вот сказка про Знайте: есть страшное место; на нем не пашут, не сеют; Боле ста лет, как оно густою крапивой заглохло; Там дрозды не поют, не водятся летние пташки; Там стерегут огромные жабы проклятое тело. Всем был Вальтер хорош, и умей, и проворен; но рано
Стал он трактиры любить; не псалтырь, не молитвенник — карты
Брал он по праздникам в руки, когда христиане молились. Часто ругался он именем бога так страшно, что ведьма, Сидя в трубе, творила молитву, и звезды дрожали. Вот однажды косматый стрелок в зеленом кафтане Молча смотрел на игру их и слушал, с какими божбами Карту за каютой и деньги проигрывал бешеный Вальтер. «Ты не уйдешь от меня! — проворчал, покосившись, Зеленый. «Верно рекрутский наборщик?» — шепнула хозяйка, подслушав. Нет, то был не рекрутский наборщик, узнаете сами. Только что женится Вальтер и все промытарит на картах. Гдe же, скажите, у Мины был ум? Из любви согласилась Мина за Вальтера выйти; да! из любви... но к нему ли?.. Нет, друзья, не к нему: к отцу, к матери — им в угожденье. Вот ей страшный, пророческий сон к полуночи приснился: Видит, будто куда-то одна идет по дороге; Черный монах на дороге стоит и читает молитву. «Честный отец, подари мне святой образок; я невеста. Вынь мне: что вынешь, тому и со мной неминуемо сбыться». Долго, долго качал головою чернец; из мошонки Горсть образочков достал он. «Сама выбирай», — говорит ей. Вот она вынула... что ж ей, подумайте, вынулось? Карта. «Туз бубновый, не так ли? Плохо: ведь красный карбункул Значит он... доля недобрая». — «Правда», — Мина сказала. «Мой совет, — говорит ей чернец, — попытаться в другой раз. Что? Семерка крестовая?» — «Правда», — сказала, вздохнувши, Мина. «Господь защити и помилуй тебя! Вынь, дружочек,
В третий раз; может быть, лучше удастся. Что там? Червонный
Туз?.. Кровавое сердце». — «Ах, правда!» — Мина сказала, Карту из рук уронивши. «Послушай, отведай еще раз, Что? Не туз ли виновый?» — «Смотри, я не знаю». — «Он, точно! Ах! невеста, черный заступ, заступ могильный; Вот что, друзья, накануне свадьбы приснилося Мине. Что ж, помогло предвещанье? Все Мина за Вальтера вышла. Мина подумала, Мина сказала: «Как богу угодно! Семь крестов да кровавое сердце; а после... что ж после? Воля господня! пусть черный мой заступ меня закопает». Дети, сначала было ей сносно: хоть Вальтер и часто Пил, и играл, и святыней ругался, и бедную мучил; Но случалось, что, тронутый горем ее и слезами, Он утихал — и вот что однажды сказал он ей: «Слушай; Я от игры откажусь и карты проклятые брошу; Душу возьми сатана, как скоро хоть пальцем их трону. Но отстать от вина — и во сне не проси; не отстану. Плачь и крушися, как хочешь; хоть с горя умри; не поможешь». Ах! друзья, не сдержал одного, да сдержал он другое. Вот пришел он в трактир; а Зеленый уж там, и тасует Карты, сидя́ за столом сам-третей, и Вальтера кличет: «Вальтер, со мной пополам; садись, сыграем игорку». — «Я не играю», — Вальтер сказал и пива напенил Полную кружку. «Вздор! — возразил, сдавая, Зеленый. — «Что же? (думает сам в себе Вальтер) если не в деньги, То и игра не в игру...» — и садится рядом с Зеленым. Вот белокуренький мальчик к окну подошел и стучится. «Вальтер (кличет он), Вальтер, послушай, выдь на словечко». Вальтер ни с места. «После приди, — говорит он. — Что козырь?» Взятку берет он за взяткой. «Ты счастлив, — заметил Зеленый. — Дай сыграем на крейцер; безделка!» Задумался Вальтер.
«В деньги иль даром... игра все игра, Согласен», — сказал он.
«Вальтер (кличет мальчик опять и пуще стучится), Выдь на минуту; словечко, не боле». — «Отстань же, не выду; Козырь!.. туз бубновый!.. семерка крестовая!.. козырь!» Крейцер да крейцер, а там, поглядишь, вынимай и дублоны. Кончив игру, Зеленый сказал: «Со мною нет денег. Хочешь ли? Вот тебе перстень; возьми: он сто́ит дороже; Камень редкий, карбункул; в нем же есть тайная сила». «Выдь, Вальтер, пока еще время». — «Пусть кричит, — Зеленый сказал, — покричит и отстанет. Что ж, возьмешь ли мой перстень? Бери, в убытке не будешь, Знай: как скоро нет денег, ты перстень на палец да смело Руку в карман — и вынется звонкий серебряный талер. Но берегися... раз на́ день, не боле; и в будни, не в праздник; Слышишь ли, слышишь ли, Вальтер? Я сам не советую в праздник. Если ж нужда случится во мне; ты крикни лишь: Бука! (Букой слыву я в народе) — откликнусь тотча́с. До свиданья». Что-то делает Мина?.. Одна, запершися в каморке, Мина сидит над разодранной библией в тяжкой печали. Муж пришел, и война поднялась. «Ненасытная плакса, Долго ль молитвы тебе бормотать? Когда ты уймешься? Вот, горемыка, смотри, что я выиграл: перстень, карбункул». Мина, взглянув, обомлела: карбункул! Творец милосердый, Доля недобрая!.. сердце в ней сжалось, и замертво пала... Бедная Мина, зачем ты, зачем ты в себя приходила? Сколько б кручины жестокой тебя миновало на свете. Ярманка ль в праздник у церкви — Вальтер наш там. Кто заглянет
В полночь в трактир, иль в полдень, иль в три часа пополудни —
Вальтер сидит за столом и тасует крапленые карты. Брошены дети; что было, то сплыло; поле за полем Проданы все с молотка, и жена пропадает от горя. Дома же только и дела, что крик, да упреки, да слезы; Нынче драка, а завтра к пасто́ру, а там для ответа В суд, а там и в тюрьму на хлеб с водой попоститься. Плох он пойдет, а воротится хуже. Бука не дремлет; Бука в уши свистит и желчи в кровь подливает. Так проходят семь лет. Ну, послушайте ж: Вальтера Бука Вывел опять из тюрьмы. «Не зайти ль по дороге, — сказал он, — Выпить чарку в трактире? С чем ты покажешься дома? Как тебя примут? Ты голоден, холоден, худ и оборван. Что на свиданье жена припасла, то тебя не согреет. Правду молвить, ты мученик; лопнуть готов я с досады, Видя, какую ты от жены пьешь горькую чашу. Много ль подобных тебе? Что сутки, то талер, и даром. Пра́ва пословица: счастлив игрою, несчастлив женою. Нет лица на тебе; как усопший; кожа да кости. Выпей же чарку, дружок: авось на душе просветлеет». Мина тем временем, руки к сердцу прижавши, в потемках Дома сидит одинешенька, смотрит сквозь слезы на небо. «Так, семь лет, семь крестов!.. (и слезы ручьем полилися) Все, как должно, сбылось; пошли же конец, мой создатель!» Молвила, книжку взяла и молитву прочла по усопшем. Вдруг растворилася дверь, и Вальтер вбежал как безумный. «Плачешь, змея? (загремел он) плачь! теперь не напрасно! Ужин, проворнее!» — «Где взять? Все пусто; в доме ни корки». — «Ужин, тебе ль говорят? Хоть тресни, иль нож тебе в сердце!» —
Что ж, чем скорее, тем лучше: в могилу снесут, да и только;
Мне же там быть не одной: детей давно ты зарезал». — «Сгинь же!» — он гаркнул... и Мина в крови ударилась об пол, «Ах! мое кровавое сердце! (она простонала) Где ты, заступ? Твоя череда: закопай меня в землю». Ужас, как холод, облил убийцу... бежит неоглядкой; Ночь; под ним шевелится земля; в орешнике шорох. «Бука, где ты?» — он крикнул... Громко откликнулось в поле. «Бука... я Мину зарезал... скажи, присоветуй, что делать?..» — «Только? — тот возразил. — Чего ж испугался, безмозглый? Мину зарезал — великое диво! туда и дорога! Но... послушай, здесь оставаться теперь не годится; Будет плохо; Рейн близко — ступай, переедем; Лодка у берега есть...» Садятся, плывут, переплыли, На берег вышли и по полю бегом. В сторонке, в трактире, Светится свечка. Зеленый сказал: «Зайдем на минутку; Тут есть добрые люди; помогут тебе разгуляться». Входят. В трактире сидят запоздалые, пьют и играют. Вальтер с Зеленым подвинулись к ним, и война закипела, «Бей!» — кричат. «Подходи!» — «Я лопнул!» — «Козырь!» — «Зарезал!» Вот они козыряют, а маятник ходит да ходит. Стрелка взошла на двенадцать... Ах! белокуренький мальчик, Стукни в окошко!.. Не стукнет: дело кончается, Вальтер. Как же ты плохо играешь!.. зарезал... глубоко, глубоко В сердце к нему заронилось тяжелое слово; а Бука, Вот пробило двенадцать. К Вальтеру масть, как на выбор, Все негодная сыплет; мелком он проигрыш пишет. Вот... и первого четверть. С перстнем на пальце он руку Всунул в карман: «Разменяйте мне талер». Плохая монета, Вальтер, плохая монета: в кармане битые стекла...
Руку отдернув, в страхе глаза он уставил на Буку;
Бука сидит да винцо попивает, и нет ему дела. «Вальтер (допивши, сказал он), пора! хозяин уж дремлет. Нынче праздник, двадцать пятое августа; много Будет б трактире гостей; пойдем, зачем нам тесниться? Полно перстнем вертеть; не трудись, ничего не добудешь». Праздник!.. Ах! Вальтер, как бы ты рад был ослышаться! как бы Рад был ногами к столу прирасти, чтоб не сдвинуться с места! Поздно, поздно; ничто не поможет... Бледен как мертвый, Встал он, ни слова не молвил, и в поле темное с Букой — Бука вперед, а он позади — побрел, как ягненок Вслед за своим мясником бредет к кровавой колоде. Бука ставит его на выстрел ружейный от места. Видишь? Тяжелыми тучами небо кругом обложилось; Воздух душен; ветка, не тронется; листик не дрогнет. Вальтер, что же ты так замолчал?.. Уж не молишься ль, Вальтер? Или считаешь свой проигрыш? Все проиграл невозвратно. Как быть! а выбор остался плохой, я сам признаюся. Вот тебе нож... я украл у убийцы, когда обдирал он Мертвое тело... зарежь себя сам, так за труд не заплатишь». Так рассказывал дедушка внучкам. Чуть смея дыханье В страхе отвесть, говорит ему бабушка: «Скоро ль ты кончишь? Девки боятся; на что их стращать небывальщиной? Полно!» — «Я докончил, — старик отвечал, — Там лежит он, и с перстнем, В дикой крапиве, где нет дроздов и не водятся пташки». Тут Луиза примолвила: «Бабушка, кто же боится? Или, думаешь, трудно до смысла сказки добраться? Я добралася: Бука есть искушение злое. Разве не вводит оно нас в грех и в напасти, когда мы Бога не помним, советов не любим, не делаем дела? Мальчик в окошечке... кто он? Верный учитель наш, О! я дедушку знаю, я знаю и все его мысли». |
Примечания
Красный карбункул. Написано в 1816 г. Напечатано впервые в «Трудах общества любителей российской словесности при Московском университете», ч. IX, 1817, кн. XIV, с подзаголовком: «Сказка» и с предисловием автора (см. ниже). Перевод стихотворной повести И. П. Гебеля «Der Karfunkel» («Карбункул»). Подлинник написан на одном из нижненемецких (швабских) говоров, гекзаметрическим стихом. Характерный для
подлинника стиль патриархальной простоты Жуковский передает, заменяя разговорные обороты немецкого языка соответствующими по стилю русскими. Перевод довольно точно передает текст подлинника. Изменены имена: в подлиннике героя зовут Михель, его невесту, дочь хозяина гостиницы, Катерина. Изменены также некоторые детали. В подлиннике рассказ ведется от имени отца, а не деда; такой заменой Жуковский подчеркивает оттенок «патриархальности». Местами в переводе усилено впечатление «ужасного».
испытать: 1-е, может ли сия привлекательная простота, столь драгоценная для поэзии, быть свойственна поэзии русской? 2-е, прилично ли будет в простом рассказе употребить гексаметр, который доселе был посвящен единственно важному и высокому? Не считая опыта своего удачным, он думает, что и то и другое возможно. Что же касается до предлагаемой сказки, то она переведена почти слово в слово».
Жуковский разрабатывал два типа гекзаметра — героический («гомеровский») и разговорно-сказовый. Последнему он придавал особое значение, как одной из форм развития в русской поэзии реалистически-простого, разговорного стиля. Сказовый гекзаметр Жуковский применил также в переводах: «Овсяный кисель», «Две были и еще одна», «Суд божий», «Сражение с змеем», «Неожиданное свидание», «Ундина». Белинский отнес «Красный карбункул» к числу «замечательных переводов» Жуковского (Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 213).