Поиск по творчеству и критике
Cлово "DIT"
Входимость: 3. Размер: 62кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 62кб.
Часть текста: Фридриха Великого 3 . 15 апреля 1829 г. он заказывает мемуары Михаила Огинского о польском восстании 1794 г. 21 августа — 5-й и 6-й тома воспоминаний Буррьенна о жизни Наполеона 4 . 7 ноября берет три разных книги мемуаров о французской революции — второй том воспоминаний мадам де Кампан, первый том воспоминаний о сентябрьских событиях 1792 г. и один том воспоминаний Клери 5 . 6 января 1831 г. Жуковский берет из библиотеки мемуары графа Модена, а 16 ноября опять заказывает десять томов воспоминаний Буррьенна 6 . После возвращения из европейской поездки 1832–1833 г. поэт в начале июня 1834 г. заказывает из библиотеки мемуары Сепора 7 . 20 января 1835 г. он обращается к мемуарам Брауна о шведских и датских дворах 8 . 22 ноября того же года берет 8 томов известных мемуаров о Наполеоне Ласказа 9 . Как Жуковский читает эти труды? Какое место они занимают в его интеллектуальной жизни конца 20-х – начала 30-х гг.? И вообще, какое место занимает чтение мемуаров в жизни придворного человека 30-х гг. XIX в.? Цель настоящей работы — восстановить контекст чтения мемуаров Жуковским и попытаться его интерпретировать. Нам кажется, что только реконструкция контекста чтения может помочь ответить на поставленные нами вопросы. Тем более, что восприятие мемуарного текста, в отличие от других художественных текстов, в большей мере определено контекстом чтения читателя, чем структурными особенностями произведения. Сначала мы остановимся лишь на одном мемуарном тексте, воспоминаниях личного секретаря Наполеона Буррьенна, на которые Жуковский, видимо, обратил особое внимание. Воспоминания Буррьенна в контексте придворного общества В начале 1829 г. публикация мемуаров личного секретаря Наполеона Буррьенна была культурным событием не только для французской публики, но и для всей Европы. При дворе Николая I эти мемуары ...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: подвигах, учит их добру и привязанности к земле русской и часто, может быть, покоясь один под древним прародительским дубом, разговаривает с самим собою о том и о другом… Но, виноват! Я отклонился от материи; люблю помечтать; на старости лет бываю иногда ребенком 1 . I. Выражение « ясный вечер жизни» было выделено Жуковским курсивом. В соответствии с распространенной в то время практикой цитации, автор таким образом помечал включение чужого слова в собственный текст. Как представляется, можно довольно точно установить генеалогию данной метафоры. Образ спокойной старости восходил к начальным строкам известной басни Ж. Лафонтена «Филемон и Бавкида» (“Philémon et Baucis”, двенадцатая книга, басня XXV-я): Ni l’or, ni la grandeur ne nous rendent heureux; Ces deux Divinités n’accordent à nos vœux Que des biens peu certains, qu’un plaisir peu tranquille: Des soucis dévorants c’est l’éternel asile; Véritables Vautours, que le fils de Japet Représente enchaïné sur son triste sommet. L’humble toit est exempt d’un tribut si funeste Le Sage y vit en paix, et méprise le reste; Content de ces douceurs, errant parmi les bois, Il regarde à ses pieds les favoris des Rois; Il lit au front de ceux qu’un vain luxe environne Que la Fortune vend ce qu’on croit qu’elle donne. Approche-t-il du but, quitte-t-il ce séjour, Rien ne trouble sa fin, c’est le soir d’un beau jour 2 . Оборот “le soir d’un beau jour” нередко использовался как русскими, так и французскими писателями, подчас с прямым указанием на авторство Лафонтена 3 . Так, Н. М. Карамзин в «Письмах русского путешественника» подобным же образом охарактеризовал старость немецкого писателя Х. Ф. Вейсе:...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: которая одна мешает мне в полноте восхищаться тобою. Ты спрашиваешь, на что мне нужен Герен и в каком отношении? Я уже написал к тебе об этом в моем последнем, несколько сердитом письме, но написал коротко. Теперь напишу попространнее. Но в предисловии объясню, для чего не писал к тебе так долго и отчего могут и вперед случаться некоторые промежутки в нашей переписке. Причиною этому Миллер, или, лучше сказать, одно из его прекраснейших правил: Constantiam et gravitatem werden Sie nicht eher erlangen bis aile Ihre Stunden wie im Kloster regelmässig ausgetheilt sind. 1 Этому правилу стараюсь последовать со всею точностию трудолюбивого немца. Часы мои разделены. Для каждого есть особенное непременное занятие. Следовательно, есть часы и для писем. Обыкновенно в вечеру, накануне почты, пишу письма, и таких эпох у меня две в неделе. Но я должен часто писать в типографию; два раза в неделю непременно должен отправить корректуру моего «Собрания стихотворцев», которого еще ни один том не отпечатан; первый готов, но еще нет предисловия (след<овательно>, ты и не мог получить его); наконец, случаются и другие письма. Все эти дела положено исправлять у меня в понедельник и пятницу, по вечерам, отчего и случается иногда совершенная невозможность к тебе писать; а в этом порядке непременно хочу быть педантом: в противном случае, что ни делай, все будет не основательно. Прибавь еще к тому и то, что иногда в час, определенный для переписки, в голове моей сидит геморрой, от которого душа как мертвая, а я хочу угощать тебя живою душою; хочу, чтобы рука писала от сердца. Но как писать, когда голова в споре с сердцем? Итак, поговорим о Герене и братии. Entre nous soit dit, 2 я совершенный невежда в истории. Не правда ли, что в этом отношении наша переписка несколько далека от Миллеровой с Бонстеттеном? Он в двадцать лет предвидел политические перемены мира. Но я хочу получить об истории хорошее понятие; не быть в ней ...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: тяжел в Нерчинске рудокопу, Как мне, поймавши мысль, подвесть ее под стопу И рифму залучить к перу на острие. Ум говорит одно, а вздорщица 4 свое. Хочу ль сказать, к кому был Феб из русских ласков, - Державин рвется в стих, а втащится Херасков 5 . В стихах моих не раз, ее благодаря, Трус Марсом прослывет, Катоном - раб царя, И, словом, как меня в мороз и жар ни мечет, А рифма, надо мной ругаясь, мне перечит. С досады, наконец, и выбившись из сил, Даю зарок не знать ни перьев, ни чернил, Но только кровь во мне, спокоившись, остынет И неуспешный лов за рифмой ум покинет, Нежданная, ко мне является она, И мной владеет вновь парнасский сатана. Опять на пытку я, опять бумагу в руки - За рифмой рифмы ждать, за мукой новой муки. Еще когда бы мог я, глядя на других, Впопад и невпопад сажать слова в мой стих; Довольный счетом стоп и рифмою богатой, Пестрил бы я его услужливой заплатой. Умел бы, как другой, паря на небеса, Я в пляску здесь пустить и горы и леса6 И, в самый летний зной в лугах срывая розы, Насильственно пригнать с Уральских гор морозы. При помощи таких союзников, как встарь, Из од своих бы мог составить рифм словарь И Сумарокова одеть в покрове новом; Но мой пужливый ум дрожит над каждым словом, И рифма праздная, обезобразив речь, Хоть стих и звучен будь,-- ему как острый меч. Скорее соглашусь, смиря свою отвагу, Стихами белыми весь век чернить бумагу, Чем слепо вклеивать в конец стихов слова, И, написав их три, из них мараю два. Проклятью предаю я, наравне с убийцей, Того, кто первый стих дерзнул стеснить границей И вздумал рифмы цепь на разум наложить. Не будь он - мог бы я спокойно век дожить, Забот в глаза не знать и, как игумен жирный, Спать ночью, днем дремать в объятьях лени мирной. Ни тайный яд...