ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ"
<...> Другой наш преподаватель, и преподаватель тоже весьма симпатичный, был наш учитель русского языка [П. А.] Плетнев, впоследствии ректор Петербургского университета и издатель "Современника". Петр Александрович был человек высокого роста, крепко сложенный и приятной наружности. Он был другом Жуковского и приятелем Пушкина. Этим различием и определяется характер Плетнева. Тихая мечтательность творца "Светланы" была ближе к его природе, чем страстность величайшего нашего поэта. Плетнев говорил тихо, как будто бы стыдливо. Жуковский был самоувереннее и по своей тогдашней знаменитости литературной, и по своему положению при дворе. Но душа Жуковского, как и душа Плетнева, были, так сказать, прозрачные, хрустальные. От них как будто веяло чем-то девственным, непорочным <...>
<...> Тут он [Пушкин] прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику1. Губы его задрожали. Глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения. Что мог я возразить против такой сокрушительной страсти? Я промолчал невольно, и так как это было в субботу (приемный день кн. Одоевского)2, то поехал к кн. Одоевскому. Там я нашел Жуковского и рассказал ему про то, что слышал. Жуковский испугался и обещал остановить отсылку письма3. Действительно, это ему удалось: через несколько дней он объявил мне у Карамзиных, что дело он уладил и письмо послано не будет. Пушкин точно не отсылал письма, но сберег его у себя на всякий случай. <...>
<...> Отличительным свойством великих талантов бывает всегда уважение к настоящему или даже мнимому превосходству. Гоголь благоговел перед Пушкиным, Пушкин перед Жуковским. Я слышал однажды между последними следующий разговор. "Василий Андреевич, как вы написали бы такое слово?" - "На что тебе?" (надо заметить, что Пушкин говорил Жуковскому вы, а Жуковский Пушкину ты)4. "Мне надобно знать, - отвечал Пушкин, - как бы вы написали". - "Как бы написали, так и следует писать. Других правил не нужно".
Жуковский был типом душевной чистоты, идеального направления и самого светлого, тихого добродушия, выражавшегося иногда весьма оригинально. Возвратившись из Англии5, где он восхищался зеленеющими тучными пастбищами, он говорил с восторгом: "Что за край! Вот так и хочется быть коровой, чтоб наслаждаться жизнью". Когда в 1837 году сгорел Зимний дворец, половина, на которой жил Жуковский, уцелела каким-то чудом. Жуковский был этим очень недоволен и, возвратясь в свою комнату, обратился к ней с досадой: "Свинья, как же ты-то смела не сгореть!"6 Жуковский был очень дружен с Плетневым, и по их протекции Гоголь получил место при Петербургском университете7, но, кажется, прочитал только две лекции. <...>
Комментарии
великосветских салонов Петербурга; в салоне Карамзиных завязал литературные знакомства с Пушкиным, Жуковским, Вяземским, Баратынским, А. И. Тургеневым, Лермонтовым и др. Период наибольший популярности Соллогуба как писателя - 1840-е годы. В это время появляется его повесть "Тарантас", получившая высокую оценку Белинского.
Знакомство Соллогуба с Жуковским относится к дерптскому периоду жизни мемуариста; с 1826 г. в Дерпте жило семейство Карамзиных, которых Жуковский посещал, бывая в Дерпте (братья Карамзины - Александр и Андрей - были однокашниками Соллогуба). Более регулярными встречи Соллогуба и Жуковского сделались в 1835--1836 гг. в Петербурге. Общение и сотрудничество Соллогуба и Жуковского не прервалось и с отъездом Жуковского за границу: в 1844 г. они оба участвуют в издании сборника "Вчера и сегодня" (PC. 1901. No 7). Повесть "Тарантас" заслужила высокую оценку Жуковского (РА. 1896. Кн. 1. С. 460--462).
В 1870-х годах начинают публиковаться воспоминания Соллогуба, повествующие главным образом о литературном быте великосветских салонов. Мемуары отличаются широким временным охватом (1820--1870-е годы) и достоверностью: так, воспоминания о Пушкине - один из важнейших документальных источников событий последнего года жизни поэта и его дуэли. Жуковский в воспоминаниях Соллогуба - фигура эпизодическая, что, видимо, объясняется поверхностностью их отношений. Но отдельные наблюдения мемуариста дают возможность лучше представить Жуковского в драматические дни преддуэльной истории Пушкина.
"ВОСПОМИНАНИЙ"
(Стр. 270)
Соллогуб В. А. Воспоминания / Под ред. С. П. Шестерикова. М.; Л., 1931. С. 153, 370, 518--519.
1 ... всем известное письмо к голландскому посланнику. (Пушкин, т. 16, с. 221--222). Однако Пушкин прочитал ему другой, очень близкий, текст чернового не отосланного и впоследствии разорванного письма от 17--21 ноября 1836 г. (там же, 189--191).
2 О "субботах" В. Ф. Одоевского см.: Литературные салоны и кружки: Первая половина XIX века. М.; Л., 1930. С. 431--465.
3 Жуковский мог прямо после разговора с Соллогубом пойти к Пушкину, поскольку дом Одоевского в Мошковом переулке находился очень близко от последней квартиры Пушкина на Мойке. Ближайшим результатом вмешательства Жуковского была аудиенция, данная Пушкину Николаем I в присутствии А. X. Бенкендорфа, и прекращение ноябрьского дела о дуэли Пушкин в 1836 году. Л., 1984. С. 156--166).
4 Соллогуб ошибается: Пушкин был с Жуковским на "ты", о чем свидетельствуют его письма.
5 Жуковский был в Англии с 21 апреля по 18 мая 1839 г. (Дневники,
6 В январе 1838 г. Жуковский написал статью "Пожар Зимнего дворца", предназначавшуюся для публикации в Совр.;
7 В 1833 г., узнав о создании Киевского университета, Гоголь добивался кафедры всеобщей истории при помощи Плетнева и Жуковского. Места в Киеве Гоголь не получил, но в июле 1834 г. он был назначен, по протекции друзей, адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории в Петербургском университете.