ИЗ КНИГИ
"ЗНАКОМСТВО С РУССКИМИ ПОЭТАМИ"
Но всего дороже для меня, в доме тетушки1, было знакомство с В. А. Жуковским, который, как добрый ангел, являлся везде, где только нужно было утешать. Трудно вообразить себе существо более чистое и нравственное: в зрелом и уже почти старческом возрасте сохранил он всю девственность мыслей и чувств, и все, что истекало из его благородного сердца, носило на себе отпечаток первобытной, как бы райской невинности; казалось, в течение долгой жизни мир обошел его и миновал, со всеми своими житейскими соблазнами, и он остался чуждым всякой страсти, всякого честолюбия. Таков был Жуковский, дитя по своим чувствам, опытный старец по глубоким думам. Всякое горе и всякую надежду близко принимал он к сердцу, стараясь помочь каждому сколько мог, по своему близкому отношению ко двору, как воспитатель наследника престола. Мне особенно он памятен по тому живому участию, какое принял в моих литературных начинаниях. Я приступал тогда к изданию "Путешествия по Святым местам"2 Московского3, что и послужило началом моего знакомства с сим великим Святителем. Когда же неожиданный успех увенчал сие первое мое творение, Жуковский радовался от души, как бы за собственный труд, и поручал его вниманию других именитых литераторов. <...>
Немного времени спустя Жуковский, будучи за границей, услышал о неудаче моей трагедии "Битва при Тивериаде"4, написанной мною во время турецкого похода, под влиянием Востока крестоносцев, которая упала на сцене при первом ее представлении: это совершенно убило во мне расположение к драматической поэзии. Сочувствуя моему огорчению, Василий Андреевич написал, с берегов Рейна, добродушное письмо к другу своему, слепому поэту Козлову, и просил его передать мне, чтобы я не упадал духом и не оставлял поэзии, по моему искреннему к ней расположению5. Что для него был безвестный юноша, только что выступивший на литературное поприще, на котором сам уже пожал обильные лавры? - и, однако, он не остался равнодушен к его неудаче! <...>
"Путешествия по Святым местам" ввел меня в литературный круг Петербурга, когда бывали собрания у Жуковского. Он меня познакомил с слепым поэтом Козловым, которого поэма "Чернец" приобрела ему большую известность. Разбитый параличом, лежал он на болезненном одре, по счастию еще окруженный семьею, в которой Жуковский принимал живое участие, ради его бедности. Но Козлов был поэт в душе и, несмотря на истощение физических сил, только и мечтал о поэзии и беспрестанно сочинял стихи, которые с большим воодушевлением говорил нам наизусть на своих вечерах. К нему сбиралось еженедельно несколько присных, иногда и писателей, и часто бывала тут графиня Лаваль, тетка княгини Зинаиды Волконской, которая покровительствовала поэту, по любви своей к литературе и ради его беспомощного положения. Бывали иногда Жуковский и Плетнев, и мне доводилось читать пред ними отрывки из моего путешествия или стихи6. <...>
Помню, какое трогательное слово сказал однажды Жуковский, чтобы утешить болящего: "Ты все жалуешься на свою судьбу, друг мой Иван Иванович; но знаешь ли, что такое судьба? - это исполин, у которого золотая голова, а ноги железные. Если кто, по малодушию, пред ним падет, того он растопчет своими железными ногами; но если кто без страха взглянет ему прямо в лицо: того осияет он блеском золотой головы!" Как это глубоко и проникнуто загадочною мудростию Востока! Козлов заплакал и потом переложил слова сии на стихи7. По смерти бедного страдальца, Жуковский испросил пенсию его дочери и напечатал полное издание всех его стихотворений. - Такова была ангельская его душа. <...>
В поместье Гончаровых посетил печальную вдову Пушкина Жуковский, который принимал большое участие в ее судьбе и был недалеко в Калуге с цесаревичем8"Что вы здесь делаете? - спросил он, - не лучше ли вам ехать в Москву, чтобы нам сопутствовать и объяснить цесаревичу ее древнюю святыню". С радостию принял я столь лестное предложение и поспешил в Москву. Там представил меня Жуковский государю наследнику, и, в его свите, объехал я все обители столицы и ее окрестности. В Новом Иерусалиме особенно требовал от меня Жуковский подробных объяснений, так как я недавно обозревал древний и мог сравнивать оба святилища; он содействовал к тому, что великий князь украсил мрамором и лампадами внутренность Святого гроба в Воскресенске. После этой замечательной для меня поездки я опять довольно долго не видал поэта, который уехал за границу, и там было наше последнее свидание. <...>
На обратном пути чрез Германию посетил я, во Франкфурте-на-Майне, уже болящего Жуковского9. Тут остановился я на два дня единственно для того, чтобы насладиться его обществом, как бы предчувствуя, что это было в последний раз. Погруженный совершенно в заботы семейные, он сам как бы делался ребенком для своих малолетних детей и переводил для них с немецкого различные сказки, "Кот в больших сапогах"10 и другие подобные, с обычною своею грациею в живом слоге. Отрадно было смотреть на этого поэтического старца, угасавшего в звуках своей лиры, на берегах любимого им Рейна. Он только что окончил свой знаменитый перевод "Одиссеи" и мечтал о "Илиаде", хотя не знал еллинского языка; для этого приготовил себе подстрочный перевод Фоссовой "Илиады". Собственная душевная простота влекла его к патриархальной простоте слепца Омира, который совершенно пришелся ему по душе. Но вместе с тем его христианское чувство, проникнутое глубоко философской думой, в самых очаровательных формах поэзии, внушило ему последнюю чудную поэму "Вечного Жида"11, где хотел он изобразить нравственное, религиозное направление современной ему эпохи, и это была его лебединая песнь. Он сам, однако, чувствовал, что уже угасает, и не хотелось ему умереть на чужбине; все его задушевные думы стремились на родину, но не суждено было исполниться сердечному желанию поэта. Ангел смерти тихо закрыл глаза земному своему собрату в стране чужой и унес его в небесное отечество.
Андрей Николаевич Муравьев (1806--1874) - поэт, драматург, автор книги духовного содержания, мемуарист. В 1820-х годах - член литературного кружка С. Е. Раича, близкого к любомудрам, в 1836 г. - сотрудник пушкинского Совр.
Знакомство Муравьева с Жуковским относится к 1831 - началу 1832 гг. 18 июня 1832 г. Муравьев упомянут в дневнике Жуковского среди других лиц (Вьельгорский, Вяземский, Пушкин), провожавших поэта за границу (Дневники, с. 218). В 1837 г. Жуковский, встретив Муравьева в Полотняном заводе, куда он заехал навестить H. H. Пушкину, увез его с собой в Москву, познакомил с великим князем и воспользовался его услугами в качестве экскурсовода по "святым местам" столицы. В библиотеке Жуковского сохранились основные сочинения Муравьева 233--235). В неопубликованном дневнике Жуковского 1838--1841 гг. есть запись о чтении книги Муравьева "Путешествие по Святым местам в 1830 году" со следующим комментарием: "Ее восторженный тон мешает делу: мало остается в уме фактического. Надобно более простоты исторической" (ЦГАЛИ. Ф. 198. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 24). Накануне своего отъезда за границу в 1841 году Жуковский несколько раз виделся с Муравьевым в Петербурге и в Москве (Дневники,
Воспоминания Муравьева о его знакомстве с русскими поэтами, написанные в конце 1860-х годов на основе его записок 1820--1830-х годов, отличаются точностью. При этом они отмечены определенной тенденциозностью: будучи глубоко религиозным человеком, Муравьев склонен акцентировать эту грань мировоззрения и личности тех писателей, литературные портреты которых он дает в своих воспоминаниях. Жуковский предстает в мемуарах Муравьева идеальным христианином, и это вряд ли стоит рассматривать как искажение истинного облика поэта: в этом восприятие его личности Муравьевым перекликается со многими свидетельствами современников Жуковского.
ИЗ КНИГИ
"ЗНАКОМСТВО С РУССКИМИ ПОЭТАМИ"
(Стр. 309)
Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871. С. 17--19, 25-- 26,31.
1 ... в доме тетушки... -- Имеется в виду Е. Ф. Муравьева, вдова поэта и историка M. H. Муравьева, дом которой Жуковский посещал постоянно. С ней он разделял заботы о больном Батюшкове, племяннике Е. Ф. Муравьевой; в письмах 1826--1827 гг. к Е. Г. Пушкиной он беспокоится о самочувствии матери декабристов А. М. и H. M. Муравьевых (Изд. Ефремова,
2 Записки о путешествии А. Н. Муравьева на Восток вышли в 1832 г.
3 Имеется в виду митрополит Московский Филарет (Василий Дроздов); 24 июля 1837 г. он произнес приветственную речь, обращенную к наследнику престола, которая произвела большое впечатление на Жуковского (Изд. Ефремова, т. 6, с. 309).
4 "Битва при Тивериаде" шла на сцене Александрийского театра 13 и 20 октября 1832 г. Отрывок из трагедии был опубликован во 2-м номере пушкинского Совр.
5 Письмо Жуковского И. И. Козлову, которое имеет в виду Муравьев, написано 27 декабря/8 января 1833 г. из Берне (см.: Изд. Семенко, т. 4, с. 598--601). Но еще до этого между Жуковским и А. Н. Муравьевым состоялся обмен письмами: 30 октября/12 ноября Жуковский получил письмо от Муравьева, а 2/14 декабря "писал Муравьеву" (Дневники,
6 Описываемые события относятся к 1834--1836 гг. Насколько Муравьев точен в своих воспоминаниях о составе посетителей Козлова, свидетельствует запись в дневнике Жуковского от 19 января 1840 г., сделанная за несколько дней да смерти Козлова: "Вечер у Козлова с гр. Лаваль и Муравьевым" с. 515).
7 Ошибка памяти Муравьева: стихи на этот сюжет написал не Козлов, а Жуковский (см.: БЖ,
8 "В половине первого отправился на Полотняный завод после грозы. <...> Нашел Андрея Муравьева. Антресоли. Негодный бюст Пушкина; внизу галерея, терраса и регулярный сад..." (Дневники, с. 343--344).
9 Жуковский переселился из Франкфурта в Баден-Баден во второй половине 1848 г., а работа над переводом "Одиссеи" была закончена в апреле 1849 г.; следовательно, в чем-то Муравьев ошибается, скорее всего во времени окончания работы над "Одиссеей".
10 "Кот в сапогах" (1845), стихотворное переложение известной сказки Ш. Перро.
11 Имеется в виду последняя поэма Жуковского "Агасфер, или Странствующий жид" (1851--1852), над которой Жуковский начинал работу в 1831 г. и которую смерть помешала ему закончить.