ИЗ "ПОХОДНЫХ ЗАПИСОК РУССКОГО ОФИЦЕРА"
Часто в обществе военном читаем и разбираем "Певца в стане Русских", новейшее произведение г. Жуковского1. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Верю и чувствую теперь, каким образом Тиртей водил к победе строи греков. Какая Поэзия! какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов! Желал бы даже спросить Певца, в какой магии почерпнул он власть переносить душу сию, куда он хочет, и велеть ей чувствовать по воле непостоянных прихотей его?.. Захочет - и я в стане военном, под покровом ясного вечера, среди огней бивуака, беседую с друзьями за круговою чашею о славе наших предков. Певец, настроив душу мою к какому-то унылому о них воспоминанию, вскоре ободряет ее, говоря, что память великих не слез, но подражания достойна. - Велит - и я переношу сердце на милую родину,
Страну, где мы впервые
Вкусили сладость бытия.
Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,
Знакомые потоки,
Златыя игры первых лет
И первых лет уроки:
Что вашу прелесть заменит? -
О родина святая!
Какое сердце не дрожит,
Тебя благословляя?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Там все - и проч.
Трогательное, сладчайшее воспоминание об Отечестве! Какое сердце, в самом деле, не дрожит, читая сии стихи? Надобно точно быть в удалении от милой родины, под непостоянным небом чуждых земель, среди ужасов войны и под всегдашним надзором смерти, чтобы живо чувствовать всю прелесть этих стихов. Кто лучше нас, бездомных странников, ощущает всю красоту и силу их? Они невольно извлекают слезы и велят сердцу вырываться на кровавый пир против врагов Отечества и за друзей незабвенных!
Все добродетели военные прелестно изображены Поэтом: какою неизъяснимою силою влечет он подражать им! каким клеймом уничижения означен у него малодушный. - Он не принадлежит к собратству храбрых; он чуждый всякому русскому. Хотите ли видеть изображение истинного героя? - Вот оно:
Тот наш, кто первый в бой летит
На гибель сопостата;
Кто слабость падшего щадит
И грозно мстит за брата!
Он взором жизнь дает полкам;
Их мчит во сретенье врагам,
В среду шумящей брани!
Ему веселье - битвы глас!
Спокоен под громами:
Он свой последний видит час
Бесстрашными очами!
Читая изображение лучших полководцев нынешней войны, думаешь, что Певец в самом деле родился в шумном стане военном, возрос и воспитывался среди копий и мечей, сопровождал храбрых в грозные, кипущие битвы, замечал отличительные черты их мужества и ныне их воспевает. - Какой воин, особенно родившийся под сению кремлевских стен, какой воин не воскипит огнем мужества, внимая восторженному сим чувством Певцу? - Неувядаемы цветы, которые бросает он на славные могилы Кульнева, Кутайцева и Багратиона, и стонущие над ними звуки его лиры столько же бессмертны, как и дела их. - Поэту знакомы, конечно, все прелести дружбы: для того-то он так хорошо описывает ее.
Многие говорят, что чувство сие более не существует на свете: - сделаю в его пользу небольшое отступление от предмета моего. - Советую им заглянуть в стан военный: там верно увидят они дружбу, покоящуюся под щитом прямодушия и чести. Военным не знакома двуличная учтивость; светское притворство чуждо открытой душе их; низкое корыстолюбие было всегда их первым врагом. Когда храбрый воин подает вам свою руку, верьте, что он подает вам тогда сердце свое. Когда он говорит вам: будь мне другом! - тогда знайте, что он, для ваших нужд, готов вынуть последний рубль на дне своего кошелька; что он в пылу битв, не рассуждая об опасностях, не делая расчислений, станет за вас грудью и, для сохранения вашего имени, почтет жизнь свою должною жертвою. Оресты и Пилады не чрезвычайные явления между военными. Если бы господа новейшие философы потрудились перешагнуть за порог мирного их кабинета и заглянуть в дымные бивуаки, где последний сухарь делится пополам для брата, где несколько воинов защищаются одним соломенным щитом от бурь и ненастья и часто одним плащом согреваются; если бы мудрецы сии последовали за храбрыми в борьбу грозных битв, где друг выручает друга из объятий смерти, то невольно бы признались они, что священное, великое чувство дружбы еще в свете обитает.
Но любовь - краса, богатство и награда воина - еще прелестнее в устах Поэта.
Любовь одно со славой!
Пускай судьба сблизит два существа непостижимою тайною взаимности: пускай свяжет сердце их узлом чистых, вечных наслаждений, познакомит их с блаженством земного и небесного рая - и тогда пусть отделит одно существо от другого, чтобы препоручить его опасностям брани, на защиту милой!
Тот смело, с бодрой силой
На все великое летит!
Нет страха, нет преграды!
Чего, чего не совершит
Для сладостной награды?..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отведай, враг, исторгнуть щит,
Рукою данный милой!..
Святой обет на нем горит:
Твоя_ и за могилой!
И умереть приятно за ту, с которою нам так сладостна была жизнь!
Когда ж предел наш в битве пасть,
Из строфы: Доверенность к Творцу -- и следующей за нею можно составить прекрасный военный катехизис. Строфа: Но светлых облаков гряда -- самая картинная!2 Нельзя изобразить живее восход зари, час перед битвою, звук вестового перуна, тревогу в стане; невозможно лучше приготовить сердце к томной безвестности будущего жребия нашего - жребия, который развяжет на кровавом поле узел нашей жизни и счастливейших ее мечтаний.
"Певец во стане русских" сделал эпоху в русской словесности и - в сердцах воинов!
В. А. Жуковский прибыл теперь в Вильну с главною квартирою3; делив с защитниками Отечества все трудности нынешней войны, он делит с ними здесь и славу. Мне сказывали, что он был опасно болен, но что молитвами Муз и попечениями их лучший цветок Парнаса оживает. - Чего не делает слава? Целая страна, целый народ плачут у болезненного одра великого человека, между тем как холодный долг роет каждый день могилы людей безвестных, и путник с равнодушием мимо их проходит!
1815
Дерпт, 9 марта. <...> Незабвенна будет для меня беседа, составленная мною для известного нашего литератора А. Ф. Воейкова, - беседа, в которой дети Марсовы угощали по-своему русского поэта. Зато как часто, как приятно угощал нас по-своему же Александр Федорович и на кафедре, на которой ходили его слушать наши генералы и простые офицеры4 день, когда я узнал и сего скромного, несравненного Певца нашего - Поэта, коего гению поклонялся я с самого малолетства! <...>
Дерпт, 12 марта. В пребывание мое здесь В. А. Жуковский и А. Ф. Воейков изъявили желание иметь Историю города сего, достойного примечания по месту, занимаемому им в летописях наук и политики. Я трудился тогда над сею Историею; но хотя и обещались сии знаменитые литераторы быть снисходительными, я не смел показать им трудов моих, по робости, свойственной молодым писателям, не надеющимся на знания и способности свои. <...>
Комментарии
Иван Иванович Лажечников (1792--1869) - писатель, автор исторических романов "Последний Новик", "Ледяной дом". Участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов русской армии, он передал свои впечатления от увиденного в "Походных записках русского офицера", вышедших в 1820 г. Воспоминания Лажечникова - живой и непосредственный отклик на происходящее. Точно датированные записи превращают это произведение в путевой дневник, но вместе с тем эмоциональный их стиль передает энтузиазм молодого человека. Подвиг Жуковского - Певца во стане русских воинов - во многом стимулировал интерес Лажечникова к истории. Не случайно и позднее мир поэзии Жуковского оживает в исторических романах Лажечникова. Так, текст "Последнего Новика" насыщен цитатами из "Орлеанской девы" Жуковского. В "Ледяном доме" - цитаты из "Светланы", "Мщения", "Голоса с того света", в "Басурмане" - отзвуки "Сказки о царе Берендее...", "Громобоя". О немногих личных встречах писателей можно узнать из воспоминаний Лажечникова.
"ПОХОДНЫХ ЗАПИСОК РУССКОГО ОФИЦЕРА"
(Стр. 140)
Походныя записки русского офицера, изданныя И. Лажечниковым. М., 1836. С. 69--75, 240--243.
1 Данный отрывок из "Записок" датирован 20 декабря 1812 г. Впервые "Певец во стане русских воинов" появился в последней, декабрьской, книжке ВЕ за 1812 г. Видимо, о чтении этого номера журнала и идет речь.
2 "Певца..." Жуковского говорили многие современники. Так, М. Бестужев-Рюмин в брошюре "Рассуждение о Певце в стане русских воинов" (СПб., 1822) настойчиво говорил об "очаровательной кисти Поэта-Живописца", ее "разительности" и сделал даже попытку выбрать в стихотворении "живописные места", которые "можно иллюстрировать" (с. 50--56).
3 На основании "Писем русского офицера" Ф. Н. Глинки и "Записок" Лажечникова можно более точно говорить как о времени прибытия Жуковского в Вильну (середина декабря), так и о характере его болезни.
4 ПЖкТ, с. 107-- 113) А. Ф. Воейков получил место профессора русского языка и словесности в Дерптском университете, которое он занимал с 1815 по 1820 г. Видимо, первые лекции Воейкова имели успех.