ИЗ "ДНЕВНИКА"
1832
2 июля. С удовольствием я встретился в "Вестнике" с известною "Элегиею" покойного Андрея Тургенева1 (брата моих приятелей); еще в Лицее я любил это стихотворение, и тогда даже больше "Сельского кладбища", хотя и был в то время энтузиастом Жуковского. <...> Несчастна Россия насчет людей с талантом: этот юноша, который в Благородном пансионе был счастливый соперник Жуковского и, вероятно, превзошел бы его, - умер, не достигнув и двадцати лет.
16 июля. "Вадим" Жуковского2 (в прозе, а не 2-я часть "Двенадцати спящих дев") - ученическое произведение, но спасибо Жуковскому, что он тут в введении вспомнил столь рано отцветшего Андрея Тургенева, которого я никогда не знавал, но память которого была мне всегда - не знаю почему - любезна. <...>
12 августа. В дурном и глупом, когда оно в величайшей степени, есть свой род высокого - le sublime de la bêtise {возвышенное в глупости (фр.).}, то, что Жуковский называл "чистою радостью", говоря о сочинениях Х<востова>3. <...>
23 августа. В книжках "Вестника" на 1807 год попадаются басни Жуковского мне вовсе неизвестные, также и эпиграммы4; некоторые из них очень недурны: жаль, что Жуковский исключил их из собрания своих стихотворений, - они по крайней мере разнообразили бы издание, которое теперь состоит из пьес большею частию на один и тот же тон - уныло-таинственный. Достойно примечания, что единственная басня не выброшенная - "Сон могольца" - именно никуда не годится".
29 августа. Принесли мне последний том "Вестника" на 1807 и три тома того же "Вестника" на 1808 год. Должно признаться, что сии три тома, изданные Жуковским, по красивой, почти роскошной наружности, особенно картинкам, каких и ныне у нас мало, чуть ли не занимают первого места между русскими журналами, не исключая и "Телеграфа"5. Выбор статей также, кажется, лучше, чем у Каченовского (сверх того должно заметить, что уже и 1807 года издания "Вестник" гораздо лучше первых годов Каченовского единственно от содействия Жуковского).
3 октября. <...> "Вестник" на 1811 год, изданный уже одним Каченовским, без участия Жуковского: при Жуковском Каченовский чинился, знал честь, - но тут он опять из рук вон - сущий лакей!
27 октября. В "Певце во стане русских воинов"6 есть точно прекрасные строфы: но не распространить, а сократить его должно было: именно выкинуть все приторные сладости о любви, о младенческих играх, о поэтах, что тут ни к селу ни к городу. Лучшие места: Платов и смерть Багратиона; хорошо также, что говорится о Кутайсове, хотя оно и не совсем у места. <...>
4 ноября. Прочел я еще послание Жуковского к императрице Марии Федоровне7 и его же послание к Воейкову8. В первом стих:
И близ него наш старец, вождь судьбины, --
мне напомнил, что раз, читая вместе что-то написанное Мерзляковым, я слышал от Жуковского очень справедливое замечание о словах судьба и судьбина. Первое - синоним слову рок -- есть сила, раздающая жребии; а второе - синоним слову жребий -- есть доля, участь, достающаяся какому-нибудь человеку, племени, народу в особенности; и их никак не должно употреблять одно вместо другого, как то он здесь употребил9. Второе послание, без сомнения, одно из лучших произведений Жуковского. Какая разница между ним и несносным посланием к Батюшкову10!
22 ноября. <...> Жуковского перевод Шиллеровой баллады "Der Graf von Habsburg"11 <...>
1833
7 апреля. Начал эпилог к своей поэме12, размером же выбрал для того октаву, - но не совершенно ту, которую у нас первый стал употреблять Жуковский13, потому что в моей октаве после первого станса следует стих мужеский. <...>
3 июля. Наконец нашел я в "Сыне Отечества" прелестную балладу Катенина "Наташа"14. Она, по моему мнению, принадлежит к лучшим на нашем языке. Есть, конечно, и в ней небольшие небрежности, но за каждую небрежность в "Наташе" готов я указать на такую же или даже большую в хваленых наших балладах, не исключая и "Светланы". <...>
10 августа. Нетрудно находить прекрасные стихи в сочинениях Пушкина, Жуковского, Грибоедова; но выписывать их считаю бесполезным, потому что их довольно много и, сверх того, они всем известны. <...>
15 августа. <...> сказка Глинки15 - подражание "Овсяному киселю" Жуковского. Жаль, что Федор Николаевич никак не может или не мог в то время (в 17, 18-м годах) удержаться от подражаний. Едва Жуковский перевел несколько Гетевых оттав16 оттавами, как и Глинка тотчас счел обязанностию написать несколько оттав ("Осеннее чувство"): едва начал ходить по рукам еще рукописный Жуковского "Кисель", как у Глинки уж и готова сказка "Труд и Бедность" (в которой много и труда, и бедности). <...>
16 августа. И нынешнее мое чтение было занимательное: прочел я <...> "Овсяный кисель" Жуковского, образец истинной простоты (в этой пиэсе мне все показалось прелестным, даже самый экзаметр, хотя я ныне решительный ненавистник этого размера). <...>
14 сентября. Описание несчастий фон Б... в в "Сыне Отечества"17 меня сильно растрогало: особенно подаяние, о котором Греч упоминает, подаяние малютки-кантониста этому бедному семейству. Как все забывается! я уже потом вспомнил участие, какое я принимал в хлопотах за этих страдальцев, и как я за них чуть-чуть не поссорился с Ж<уковским>, которого, впрочем, побудительные причины были самые благородные.
20 сентября. <...> "Сыне же Отечества", из "Отчета о луне" Жуковского18. Это, конечно, то, что Г<рибоедов> называл мозаическою работою: но в этой мозаике есть и чистое золото. <...>
6 октября. <...> Отрывок "Цеикс и Гальциона"19 принадлежит, без сомнения, к самым лучшим метаморфозам Овидия. Перевод Жуковского мне во многих отношениях очень нравится: даже экзаметр у него как-то разнообразнее и в то же время отчетливее, чем у Гнедича. Зато "Отчет о солнце"20 - редкая ахинея; одному только Воейкову в "Послании к жене" назначено было судьбою превзойти этот отчет в прозаизмах и многословии. Жуковского стихотворение "Жизнь"21 и Глинки аллегория в прозе "Знакомая незнакомка" - не без достоинства; вопреки всему, что бы можно было сказать противу сего рода, мистика - близкая родня поэзии, и произведения, в которых она участвует, должны непременно стать выше большей части умных прозаических посланий и многих даже модных элегий.
27 ноября. <...> Статья Одоевского (Александра) о "Венцеславе"22 всем хороша; только напрасно он Жандру приписывает первое у нас употребление белых ямбов в поэзии драматической: за год до "Русской Талии" были напечатаны "Орлеанская дева" Жуковского и первое действие "Аргивян". <...>
1834
1 ноября. <...> Жуковский переложил экзаметрами Шиллеров "Ein frommer Knecht war Fridolin..." {"Фридолин был скромный слуга..." (нем.).}23. Истинно не знаю, что об этом сказать, однако не подлежит никакому сомнению, что с изменением формы прелестной баллады немецкого поэта и характер ее, несмотря на близость перевода, совершенно изменился.
1840
21 октября. Наконец привелось мне в дневнике говорить не о Коцебу, не о Шписе, не о Поль де Коке, а о Жуковском, которого 4-е издание24 попалось мне в первый раз в руки в 1840-м г. В "Леноре" есть превосходные строфы; она, без сомнения, выше и "Людмилы", и "Ольги" Катенина; есть кое-какие и слабые места - но в мире нет ничего совершенного. Переделка "Батрахомиомахии"25 в своем роде прелесть, особенно спасибо поэту, что он так удачно воспользовался русскою сказкою в лицах "Как мыши кота погребают". "Сказка о спящей царевне" мне кажется несколько слабее пушкинских хореических сказок. Зато "Царь Берендей" очень и очень хорош; из нового это после "Кота Мурлыки" самое лучшее. "Перчатка" - образцовый перевод, хотя, кажется, размер подлинника и не соблюден. Даже анекдот - "Неожиданное свидание" - рассказан умилительно прекрасно. "Две были и еще одна" (с аллеманского) не без большого достоинства, однако, по-моему, уступают старому моему знакомцу "Красному карбункулу"28"Фридолина" и "Сражения с Змеем" Шиллера, в которых рифма и романтический размер не одни украшения, а нечто такое, с чем душа моя свыклась с самого младенчества. Жена а propos de {кстати о (фр.).} царевиче Белая Шубка27 говорит, что белые мыши в Баргузине не редкость. <...>
23 октября. Есть два рода занимательности: когда читаешь книгу и не бросаешь ее, потому что хочешь узнать, чем-то все это кончится, или когда какое-нибудь творение уже знаешь, тогда только для того перечитываешь его страницы, чтоб опять насладиться теми из них, которые при прежних чтениях шевелили тебе душу. К первому роду занимательности способна даже самая глупая сказка, самый нелепый роман, напр<имер> "Амазонка" Фан дер Фельде или "Египетские таинства" Шписса. Другого рода занимательность уже всегда порука за дарование автора и за неподложную красоту сочинения; ее-то я вчера, сегодня и третьего дня встретил в "Красном карбункуле", который сряду перечел три раза, и всякий раз с новым наслаждением. <...>
9 ноября. Кюхельбекер в Акше получил письмо от Жуковского из Дармштадта28, и письмо, которое показывает высокую, благородную душу писавшего. Есть же, Боже мой, на твоем свете - люди! Сверх того, он прислал мне свои и Пушкина сочинения.
Письмо Жуковского писано в день рождения Миши, а получено на другой день Михайлова дня.
1841
21 февраля. <...> "Воздушный корабль", прелестная пиэса Зейдлица29, перевод Лермонтова, живо напоминает "Ночной смотр", кажется Уланда, переведенный Жуковским. <...>
ИЗ ПИСЕМ
В. А. Жуковскому. 24 мая 1838 г. из Баргузина
<...> Дойдут ли эти строки? вот вопрос, с которого начинаю все письма не к самым близким своим родственникам; вопрос мучительный, особенно в теперешнем случае, когда пишу к вам, почтенный Василий Андреевич, потому что изо всех, кто знавал и любил меня, - юношу, почти отрока, в живых очень, очень немногие, а вы в числе этих немногих из писателей для сердца моего занимаете первое место. Не считаю нужным уверять вас, что и без всякой другой причины это обстоятельство для меня очень важно: не дорожить расположением Жуковского было бы не только неблагодарно, было бы просто глупо. Итак, горжусь воспоминанием той дружбы, которой удостоивали вы меня с 1817 года. Вы ободряли меня при первых моих поэтических опытах; в начале моего поприща вы были мне примером и образцом. И теперь отрадно мне говорить самому себе (здесь другому этого не расскажешь): Жуковский читывал мне своего "Вадима"1 строфами, когда еще его дописывал; Жуковский пересылал мне из Москвы свое "Для немногих"; из 10 отпечатанных экземпляров его грамматических таблиц один достался на мою долю...2 Потом обстоятельства, мнения, люди отдалили меня от вас34. Затем случились мои огромные заблуждения и мои несчастия, не менее огромные. Искупил ли я в ваших глазах первые последними? <...>
Ему же. Ноября 10-го дня. 1840 г.
<...> Благородный, единственный Василий Андреевич! Я знавал людей с талантом, людей с гением, но Бог свидетель! никто не убедил меня так живо в истине, высказанной вами же, что Поэзия есть добродетель!5 <...> Приношу вам сердечную благодарность и за ваш дорогой подарок6. Ваши сочинения воскресили для меня все мое былое: при "Ахиллесе" я вспомнил, что я первый, еще в Лицее, познакомил с ним Пушкина, который, прочитав два раза, уже знал его наизусть; "Вадима" читал мне в вашем присутствии Д. Н. Блудов, по строфам, в той квартире, которую занимали вы оба в 17-м году, близ Аничковского мосту7, и где увидел я вас в первый раз в жизни; пиэсы, отпечатанные сначала в тетрадях "Для немногих"8, перенесли меня в скромное жилище Плетнева, куда, бывало, спешу, как только получу их из Москвы, чтобы похвастать ими перед хозяином, Дельвигом, Баратынским и поделиться с товарищами наслаждением, какое они проливали мне в душу. - Из новых пиэс я уже успел прочесть некоторые; особенно поразили меня: гениальная переделка начала "Батромиомахии", мощная "Ленора", превосходная сказка о царе Берендее и прекрасные баллады "Суд над епископом" и "Роланд оруженосец"; а из лирических "Русская слава", которая в своем роде chef d'oeuvre. Не говорю уже о милой, прелестной "Ундине": я уже ее знал прежде и просто в нее влюбился. Не полагаю, почтенный друг (позвольте мне, изгнаннику, и теперь еще так называть вас!), что вы совершенно равнодушно прочтете и эти строки: в них говорит о творениях Жуковского un rimeur de la vieille école, один из тех, которые у Жуковского училися не пренебрегать чистотой языка и стихосложения, предметом, по-видимому, слишком ничтожным для гениальных нерях нынешнего поколения. <...>
Ему же. 21 декабря 1845 г. из Кургана
<...> смею считать себя одним из не совсем недостойных представителей того периода нашей словесности, который, по самой строгой справедливости, должен бы назваться вашим именем, потому что вы первые нам, неопытным тогда юношам, и в том числе Пушкину, отворили дверь в святилище всего истинно прекрасного и заставили изучать образцы великих иностранных поэтов. Никто из ваших преемников никогда не передавал ни Шиллера, ни Гете, ни Байрона в таком совершенстве, как вы. Собственные ваши сочинения все живые свидетели души высокой, изящной и благородной. Вы остались и поныне жрецом того храма, в который нас впустили. После нас наступили другие мнения и толки, расчеты и соображения не совсем литературные - не мое дело судить, выиграла ли тут наша словесность. <...>
МОЛИТВА ГОСПОДНЯ,
ОБЪЯСНЕННАЯ СТАРИКОМ УЧИТЕЛЕМ
СВОЕЙ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЕЙ УЧЕНИЦЕ
Жуковский меня старше: он пользовался славою лучшего современного поэта России, когда я и не вступал еще в свет. Ребенком я изучал его стихотворения: они согревали мое сердце, питали воображение. Наконец я покинул мирный приют, в котором вырос, - и первым моим желанием было увидеть самого поэта лицо к лицу, познакомиться, сблизиться с ним. В 1817 году привел меня к нему покойный Гнедич. Жуковский жил тогда в доме одного моего приятеля и находился в покоях хозяина; пошли доложить ему о нашем приходе. И по сию пору с наслаждением вспоминаю тот благоговейный трепет, с каким осматривал я его мебель, его книги, его кабинет, то святилище, где в то время создавал он своего чудно-прекрасного "Вадима".
Он вошел: в его добродушных, задумчивых глазах я прочел душу такую, каких не много. И он полюбил меня, он удостоил меня своей дружбы. Потом... Но зачем вспоминать то, за что заплатил я двадцатилетними страданиями? Жуковский не лишил меня своего сердечного участия и тогда, когда я пал в бездну злополучия.
Комментарии
Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797--1846) - поэт и литературный критик, издатель альманаха "Мнемозина" (совместно с В. Ф. Одоевским), лицейский друг Пушкина, декабрист. Осужденный к 20 годам каторги, он пробыл в разных местах Сибири (Баргузин, Акша, Курган, Тобольск) до самой смерти.
"обожателем". По воспоминаниям Н. А. Маркевича, воспитанника Благородного пансиона при Главном педагогическом институте в Петербурге, где в 1817--1820 гг. преподавал Кюхельбекер, он "Жуковского изучал и давал изучать" (Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 2. С. 291--292). Позднее, в статьях 1824--1825 гг., Кюхельбекер будет полемизировать с Жуковским, обвиняя его в подражательности, распространении унылой элегии. Но в начале 1820-х годов Жуковский был поистине духовным наставником молодого поэта. Кюхельбекер обращается к нему в самые тяжелые минуты жизни, когда думает даже о самоубийстве (РА. 1871. No 2). Письмо Жуковского к нему от конца 1823 г. - выражение нравственной философии поэта. Вместе с тем оно - поддержка и опора для Кюхельбекера. "Составьте себе характер, составьте себе твердые правила, понятия ясные; если вы несчастны, боритесь твердо с несчастьем, не падайте - вот в чем достоинство человека! Сделать из себя кусок мертвечины, в котором будут гнездиться несколько минут черви, весьма легко... Как ваш духовный отец, требую, чтоб вы покаялись и перестали находить высокое в унизительном. Вы созданы быть добрым, следовательно, должны любить и уважать жизнь, как бы она в иные минуты ни терзала" (Изд. Семенко, т. 4, с. 580--581).
В годы ссылки Кюхельбекер видел в Жуковском своего "спасителя из мрака забвения". Поэтому именно к нему обращается в 1839--1840 гг. из Баргузина, а в 1845 г. из Кургана с просьбой походатайствовать о печатании его произведений "хотя бы без подписи своего имени". 22 ноября 1839 г. Жуковский записывает в "Дневнике": "О Кюхельбекере с Бенкендорфом" (Дневники, с. 512), а в письме к шефу жандармов так объясняет свою позицию: "Писать для изгнанника, если он только для того имеет талант, есть великое нравственное лекарство; оно поддерживает душу от совершенного упадка... Мне кажется, что было бы несправедливо отказать в этом Кюхельбекеру" (PC. 1902. No 4. С. 107). Общение поэтов, их переписка продолжаются и позднее (см.: Дубровин, с. 94--111).
В. К. Кюхельбекер не оставил законченных мемуаров о Жуковском, но отрывки из его "Дневника", воссоздающего напряженную духовную жизнь ссыльного поэта-декабриста, письма, наконец, оригинальная "Молитва господня..." во многом реконструируют текст воспоминаний о "духовном отце" и дополняют представление об отношении Жуковского к ссыльным декабристам.
ИЗ "ДНЕВНИКА"
(Стр. 297)
Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи / Изд. подгот. Н. В. Королева, В. Д. Рак. Л., 1979 (сер. "Лит. памятники"). С. 153, 155, 159, 172, 177, 181, 192, 195, 197, 203, 245, 255, 265, 267, 274--275, 277, 286, 338, 390--392, 396.
1 Об "Элегии" Андрея Тургенева см. воспоминания М. А. Дмитриева в наст. изд. (примеч. 9).
2 Речь идет об исторической повести "Вадим Новогородский", опубликованной в ВЕ (1803. No 23--24). К словам Жуковского: "Тебе, увядший на заре прелестной, тебе посвящает она [муза] первый звук своей лиры" - сделано следующее редакторское примечание: "Сия трогательная дань горестной дружбы принесена автором памяти Андрея Ивановича Тургенева, недавно умершего молодого человека редких достоинств. - К<арамзин>".
3
4 В 1807 г. в ВЕ (No 4--8, 10, 14, 15, 17--19) Жуковским было опубликовано 18 басен, переводов из Флориана и Лафонтена и подборка эпиграмм (No 4).
5 Жуковский уделял большое внимание оформлению ВЕ в период своего редакторства. Он впервые ввел отдел "Обозрение произведений искусства", к которому прилагал снимки с картин, скульптур. Не исключением были и тома 37--39 ВЕ за 1808 г. Они иллюстрированы гравюрами с картин Карафа, Пуссена, Гогарта и т. д.
6 В "Певце во стане русских воинов"... -- Ранний вариант произведения Жуковского был напечатан в ВЕ. 1812. Ч. 66, No 23--24.
7 ... еще послание Жуковского к императрице... -- "К ее имп. величеству вдовствующей государыне императрице Марии Феодоровне" (ВЕ. 1814. Ч. 73, No 4. С. 283--286).
8 ... послание к Воейкову... -- Имеется в виду послание "К Воейкову" ("Добро пожаловать, певец..."), см.: ВЕ. 1814. Ч. 74, No 6. С. 97--106; оно имело огромный успех, так как в нем Жуковский воссоздал мир русских сказок, дал яркие зарисовки Кавказа.
9 БЖ, ч. 1, с. 201--207, 301--331).
10 ... посланием к Батюшкову! -- "К Батюшкову" (ВЕ. 1813. No 5. С. 32; с подзаголовком: "В мае 1812"). Ответ на стих. К. Н. Батюшкова "Мои пенаты. Послание к Ж<уковскому> и В<яземскому>".
11 -- "Граф Габсбургский" (ВЕ. 1818. Ч. 100, No13. С. 17--22).
12 ... эпилог к своей поэме... -- Речь идет о поэме "Юрий и Ксения" Кюхельбекера.
13 "Опять ты здесь, мой благодатный гений..." - посвящение к "Двенадцати спящим девам", элегия "На кончину ея величества королевы Виртембергской", "Цвет завета", "Утро на горе" и др.).
14 "Наташа" Катенина -- СО. 1815. Ч. 21, No 13. С. 16--18. Именно баллады Катенина были в полемике 1816 г. противопоставлены балладам Жуковского.
15 ... сказка Глинки... -- "Бедность и Труд" Ф. Н. Глинки.
16 -- Речь идет о вступлении к поэме "Двенадцать спящих дев" ("Опять ты здесь, мой благодатный гений..."), переводе посвящения первой части "Фауста" Гете. Было напечатано отдельно, под названием "Мечта" (СО. 1817. Ч. 29, No 32) и прямо предшествовало публикации "Осеннего чувства" Ф. Глинки (СО. 1817. Ч. 41, No 42).
17 Описание несчастий фон Б... в... (СО. 1820. Ч, 60, No 11).
18 "Отчет о луне" -- стих. "Подробный отчет о луне, представленный ее имп. величеству государыне императрице Марии Феодоровне 1820 июня 18 в Павловске" (отд. изд. - СПб., 1820).
19 Отрывок "Цеикс и Гальциона". "Превращений" Овидия (СО. 1821. Ч. 68, No 9. С. 73--92).
20 "Отчет о солнце" -- стих. Жуковского "О солнце. Ее имп. величеству государыне императрице Марии Феодоровне в июне 1819 года" (СО. 1821. Ч. 67, No 1. С. 21--31).
21 "Жизнь" -- стих. В. А. Жуковского (СО. 1821. Ч. 67, No 6. С. 271--274).
22 Статья Одоевского (Александра)... -- Речь идет о статье "О трагедии "Венцеслав", сочинения Ротру, переделанной г. Жандром" А. И. Одоевского (СО. "Русская Талия" на 1825 г., в то время как отрывки из "Орлеанской девы" Жуковского печатались в "Полярной звезде" на 1823 и 1824 гг., а первое действие "Аргивян" (пролог) в "Мнемозине" на 1824 г.
23 Имеется в виду перевод Жуковского "Божий суд" (1831) // Библиотека для чтения. 1834. Т. 6, отд. 1. С. 11--15.
24 4-е издание -- Стихотворения В. А. Жуковского. СПб., 1835--1844. Т. 1--9.
25 Переделка "Батрахомиомахии"... "Война мышей и лягушек" (1831). Далее Кюхельбекер называет ее "Кот Мурлыка".
28 Перечисляются следующие переводы Жуковского: "Перчатка" (из Шиллера), "Неожиданное свидание" (из Гебеля), "Две были и еще одна" (из Саути и Гебеля), "Красный карбункул" (из Гебеля).
27 Царевич Белая Шубка -- персонаж сказки Жуковского "Война мышей и лягушек".
28 ... письмо от Жуковского из Дармштадта... "... передайте приложенное письмо генералу Дубельту. В нем находится письмо к Кюхельбекеру, которому я не успел написать при отъезде моем за границу; но это письмо лежит у меня на сердце..." (Изд. Семенко, т. 4, с. 641).
29 "Воздушный корабль"... Зейдлица -- стихотворение М. Ю. Лермонтова, подражание балладам австрийского поэта Ж. -Х. Цедлица "Die nachtliche Heerschdu" ("Ночной смотр") и "Das Geisterschiff" ("Корабль-призрак"). Первую балладу из Цедлица (а не Уланда, как говорит Кюхельбекер) перевел Жуковский в 1836 г.
(Стр. 301 )
I. РА. 1871. Т. 1. Стб. 0174--0175; II. РА. 1871. No 2. Стб. 0178--0179; III. PC. 1902. No 4. С. 108.
1 "Вадим" -- вторая баллада из поэмы Жуковского "Двенадцать спящих дев", над которой поэт работал в 1814--1817 гг. Посвящена Д. Н. Блудову.
2 Об этом см. воспоминания Н. А. Маркевича в кн.: Писатели-декабристы в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 2. С. 291--292.
3 Речь идет, видимо, о критическом отношении декабристов к поэзии Жуковского в 1823--1825 гг., которое разделял и Кюхельбекер.
4 В 1825 г. возобновляются контакты поэтов, о чем свидетельствует письмо-записка Жуковского к Кюхельбекеру от второй половины 1825 г.: "Благодарю вас за ваш подарок. Но на предложение ваше, к сожалению, должен отвечать: нет. Не имею времени заняться переводом "Макбета", как бы ни приятно было потрудиться вместе с вами..." т. 4, с. 586).
5 ... Поэзия есть добродетель! -- цитата из стих. "К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину" ("Друзья, тот стихотворец-горе...").
6 См. примеч. 28 к "Дневникам" Кюхельбекера.
7 Иезуитова, с. 289.
8 ..."Для немногих"... -- Пять выпусков альманаха "Для немногих. Fürwenige" вышли в Москве в апреле - мае 1818 г. небольшим тиражом. Сюда вошли лучшие переводы Жуковского.
СВОЕЙ ДВЕНАДЦАТИЛЕТНЕЙ УЧЕНИЦЕ
(Стр. 303)
ЛН. М., 1954. Т. 59. С. 512. Рукопись - Отдел письменных источников Гос. Исторического музея (шифр 74279). Датируется 1845 г.