ИЗ КНИГИ "ПОЛВЕКА РУССКОЙ ЖИЗНИ.
ВОСПОМИНАНИЯ"
<...> Когда Жуковский написал "Замок Смальгольм"1, все прельщались этим стихотворением, и, между прочим, Пономарева, которая раз сказала Дельвигу, что он не в состоянии написать ничего подобного. Дельвиг, конечно, в шутку отвечал, что, напротив, ничего нет легче, и, ходя по комнате, с книгою, в которой был напечатан "Замок Смальгольм", он его пародировал очень удачно. Впоследствии появилось много пародий на это стихотворение2. Приведу только несколько стихов из пародии, составленной Дельвигом:
До рассвета поднявшись, извощика взял
Александр Ефимович с Песков
И без отдыха гнал чрез Пески, чрез канал
В желтый дом, где живет Бирюков.
В старом фраке был он, был тот фрак запылен
Каким цветом, нельзя распознать:
Оттопырен карман, в нем торчит, как чурбан,
Двадцатифунтовая тетрадь.
Вот к полудню домой возвращается он
В трехэтажный Моденова дом,
Его конь опенен, его Ванька хмелен
И согласно хмелен с седоком.
Бирюкова он дома в тот день не застал -
и проч.3
Подойди, мой Борька, мой трагик плохой,
И присядь ты на брюхо мое;
Ты скотина, но, право, скотина лихой,
И скотство понутру мне твое.
Для объяснения этих стихов скажу, что упомянутый в них Александр Ефимович был Измайлов, известный тогда баснописец и издатель журнала "Благонамеренный", о котором Пушкин в "Онегине" сказал, что он не может себе представить русскую даму с "Благонамеренным" в руках4. Измайлов любил выпить, и потому он в пародии представлен возвращающимся домой пьяным, из этого делается заключение, что "не в литературном бою, а в питейном дому был он больно квартальным побит".
На одном из вечеров Дельвига он прочитал эту пародию Жуковскому, который ее не знал прежде. Она понравилась Жуковскому и очень его забавляла.
<...> В "Северных цветах" 1829 г. была помещена повесть под заглавием "Уединенный домик на Васильевском острове", подписанная псевдонимом "Тит Космократов", сочиненная В. Титовым (ныне членом Государственного совета). Вскоре по выходе означенной книжки гуляли по Невскому проспекту Жуковский и Дельвиг; им встретился Титов. Дельвиг рекомендовал его как молодого литератора Жуковскому, который, вслед за этой рекомендацией, не подозревая, что вышеупомянутая повесть сочинена Титовым, сказал Дельвигу: "Охота тебе, любезный Дельвиг, помещать в альманахах такие длинные и бездарные повести какого-то псевдонима". Это тем более было неловко, что Жуковский отличался особым добродушием и ко всем благоволительностью.
<...> Книгопродавец Смирдин, переводя свой магазин в новое помещение, пригласил к обеду на новоселье до 120 человек. Между ними были Крылов, Жуковский, Плетнев, Сомов, Воейков, Греч, Булгарин. Дельвига в это время уже не было в живых. После обеда, когда порядком выпили, некоторые из гостей потребовали, чтобы Воейков прочитал строфы, написанные им в последнее время в дополнение к весьма знаменитому тогда его стихотворению "Сумасшедший дом". Воейков, сидевший против Греча и Булгарина, долго отказывался, но наконец согласился и прочел следующее:
Тут кто? Греч, нахал в натуре,
Из чужих лохмотьев сшит,
Он цыган в литературе,
А в торговле книжной жид.
Вспоминая о прошедшем,
Все дивлюся я тому,
Да зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?
Тут кто? Гречева собака
Увязалась как-то с ним,
С рылом мосичьим своим.
Но на чем же он помешан?
Совесть ум убила в нем;
Все боится быть повешен
Или высечен кнутом.
На этом Воейков остановился. Когда говорили ему, что есть еще несколько стихов о Булгарине, он уверял противное, но наконец согласился исполнить общее требование и прочел следующие стихи:
Сабля в петле, а французский
Крест зачем же он забыл?
Ведь его он кровью русской
И предательством купил.
Как нарочно, в этот день Булгарин в петлице фрака имел анненскую саблю, а французского креста на нем не было.
Последние стихи, прочтенные Воейковым, были про Полевого:
Он благороден, как Булгарин,
Он бескорыстен так, как Греч.
<...> По прибытии на станцию Ченстохово на Варшавско-Венской железной дороге, я нашел там поэта Василия Андреевича Жуковского, остановившегося переночевать.
Я остался с ним до следующего поезда; мы поехали в Варшаву в одном вагоне.
Жуковский, конечно, вспоминал при мне о прежнем житье-бытье, о поэтах Пушкине и Дельвиге. Кроме того, его очень занимала мысль, что по мере того, как человечество ищет все большей и большей свободы, оно делается более и более рабом новых условий жизни, так что путешественник на железных дорогах обращается во что-то подобное почтовому конверту.
В Варшаве Жуковский остановился в гостинице "Рим", а я, по обыкновению, в английской гостинице. Мы виделись ежедневно. В одно из моих посещений я нашел у него только что произведенного свиты его величества генерал-майора графа Ламберта, бывшего в 1861 г. очень короткое время наместником Царства Польского и столь постыдно оставившего этот пост.
заранее определенному, ограниченному числу молодых людей. Можно себе представить, какое неприятное впечатление производила эта мысль на Жуковского, но Ламберт, утверждая, что излишнее образование уже явно дало дурные плоды, находил необходимым попробовать давать в наших университетах и гимназиях образование, согласно его мысли, только ограниченному числу молодежи.
30 августа я видел в православном соборе Жуковского в мундире, разукрашенном звездами и крестами, стоявшего подле наследника, своего прежнего воспитанника, который, равно как и государь, видимо, были огорчены за несколько дней перед этим последовавшей кончиной великого князя Михаила Павловича.
Комментарии
Андрей Иванович Дельвиг, барон (1813--1887), двоюродный брат поэта А. А. Дельвига, инженер, при Александре II - генерал и сенатор, руководитель министерства путей сообщения. Следов знакомства Жуковского с ним в дневниках, переписке не обнаружено, хотя оно не вызывает сомнения. Свидетельство тому - воспоминания А. И. Дельвига.
Хотя в этих воспоминаниях, которые и современники ценили за точность, Жуковский предстает эпизодически и по разным поводам, Дельвиг своими наблюдениями внес определенный вклад в освещение личности поэта. У Дельвига Жуковский открывается в контексте литературно-общественной жизни, через восприятие его творчества, в суждениях о жизни. Все эти штрихи литературно-бытового портрета по-своему уникальны, так как не повторяют других воспоминаний.
(Дельвиг А. И. Мои воспоминания. М., 1912--1913. Т. 1--4; пропуски восстановлены в изд.: Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания. М.; Л.: Academia, 1930. Т. 1.
"ПОЛВЕКА РУССКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ"
(Стр. 181)
Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания / Ред. и вступ. статья С. Я. Штрайха. М.; Л.: Academia, 1930. Т. 1. С. 67--68, 85, 142--143, 523--524.
1 "Замок Смальгольм, или Иванов вечер", перевод из В. Скотта, была написана в 1822 г., но напечатать Жуковскому ее удалось только в 1824 г. из-за цензурных придирок. Она была воспринята цензурой как безбожная и безнравственная (об этом см.: PC. 1900. No 4. С. 71--89). Друзья Жуковского были осведомлены об этих его мытарствах, что способствовало интересу к балладе.
2 Действительно, баллада Жуковского оказалась прекрасным материалом для создания литературных пародий (см. пародии "Русская баллада", "Барон Брамбеус" К. Бахтурина в сб.: Русская стихотворная пародия. Л., 1960, раздел "В. А. Жуковский").
3 Далее пропущена одна строфа, есть разночтения с каноническим текстом (ср.: Русская стихотворная пародия. С. 252--253).
4 ... Пушкин в "Онегине" сказал, что он не может себе представить русскую даму с "Благонамеренным" в руках". "Евгений Онегин", гл. третья, строфа XXVII:
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С "Благонамеренным" в руках!..