• Приглашаем посетить наш сайт
    Цветаева (tsvetaeva.lit-info.ru)
  • На кончину ее величества королевы Виртембергской. Элегия

    НА КОНЧИНУ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА
    КОРОЛЕВЫ ВИРТЕМБЕРГСКОЙ1
    Элегия


    Ты улетел, небесный посетитель;
    Ты погостил недолго на земли;
    Мечталось нам, что здесь твоя обитель;
    Навек своим тебя мы нарекли...
    Пришла Судьба, свирепый истребитель,
    И вдруг следов твоих уж не нашли:
    Прекрасное погибло в пышном цвете...
    Таков удел прекрасного на свете!

    Губителем, неслышным и незримым,
    На всех путях Беда нас сторожит;
    Приюта нет главам, равно грозимым;
    Где не была, там будет и сразит.
    Вотще дерзать в борьбу с необходимым:

    Гнетомы все единой грозной Силой;
    Нам всем сказать о здешнем счастье: было!

    Но в свой черед с деревьев обветшалых
    Осенний лист, отвянувши, падет;
    Слагая жизнь старик с рамен усталых
    Ее, как долг, могиле отдает;
    К страдальцу Смерть на прах надежд увялых,

    Как званый друг, желанная, идет...
    Природа здесь верна стезе привычной:
    Без ужаса берем удел обычной.

    Но если вдруг, нежданная, вбегает
    Беда в семью играющих Надежд;
    Но если жизнь изменою слетает
    С веселых, ей лишь миг знакомых вежд
    И Счастие младое умирает,
    Еще не сняв и праздничных одежд...
    Тогда наш дух объемлет трепетанье
    И силой в грудь врывается роптанье.

    О наша жизнь, где верны лишь утраты,
    Где милому мгновенье лишь дано,

    И где навек минувшее одно...
    Почто ж мы здесь мечтами так богаты,
    Когда мечтам не сбыться суждено?
    Внимая глас Надежды, нам поющей,
    Не слышим мы шагов Беды прядущей.

    Кого спешишь ты, Прелесть молодая,
    В твоих дверях так радостно встречать?
    Куда бежишь, ужасного не чая,
    Привыкшая с сей жизнью лишь играть?
    Не радость—Весть стучится гробовая...
    О! подожди сей праг переступать;
    Пока ты здесь — ничто не умирало;
    Переступи — и милое пропало.

    Ты, знавшая житейское страданье,
    Постигшая все таинства утрат,
    И ты спешишь с надеждой на свиданье...2
    Ах! удались от входа сих палат;

    Отложено навек торжествованье;
    Счастливцы там тебя не угостят;
    Ты посетишь обитель уж пустую...

    Из дома в дом по улицам столицы
    Страшилищем скитается Молва;3
    Уж прорвалась к убежищу царицы;
    Уж шепчет там ужасные слова;
    Трепещет все, печалью бледны лицы...
    Но мертвая для матери жива;
    В ее душе спокойствие незнанья;
    Пред ней мечта недавнего свиданья.

    О Счастие, почто же на отлете
    Ты нам в лицо умильно так глядишь?
    Почто в своем предательском привете,
    Спеша от нас: я вечно! говоришь;
    И к милому, уж бывшему на свете,
    Нас прелестью нежнейшею манишь?..
    Увы! в тот час, как матерь ты пленяло,
    Ты только дочь на жертву украшало.


    Еще Судьба смеяться любит нам;
    Ее уж нет, сей жизни столь прекрасной...
    А мать, склонясь к обманчивым листам,
    В них видит дочь надеждою напрасной,
    Дарует жизнь безжизненным чертам,

    В них голосу умолкшему внимает,
    В них воскресить умершую мечтает.

    Скажи, скажи, супруг осиротелый,
    Чего над ней ты так упорно ждешь? 4
    С ее лица приветное слетело;
    В ее глазах узнанья не найдешь;
    И в руку ей рукой оцепенелой
    Ответного движенья не вожмешь.
    На голос чад зовущих недвижима...
    О! верь, отец, она невозвратима.

    Запри навек ту мирную обитель,
    Где спутник твой тебе минуту жил;
    Твоей души свидетель и хранитель,
    С кем жизни долг не столько бременил,
    Советник дум, прекрасного делитель,

    С полупути ушел он от земного,
    От бытия прелестно молодого.

    И вот — сия минутная царица,
    Какою смерть ее нам отдала;
    Отторгнута от скипетра десница:

    Развенчано величие чела;
    На страшный гроб упала багряница,
    И жадная судьбина пожрала
    В минуту все, что было так прекрасно,
    Что всех влекло, и так влекло напрасно.

    Супруг, зовут! иди на расставанье!
    Сорвав с чела супружеский венец,
    В последнее земное провожанье
    Ведя сирот за матерью, вдовец;
    Последнее отдайте ей лобзанье;
    И там, где всем свиданиям конец,
    Невнемлющей прости свое скажите
    И в землю с ней все блага положите.


    Едва зарю успел ты перецвесть.
    Ты, Жизнь, прости, красавец не доживший;
    Как радости обманчивая весть,
    Пропала ты, лишь сердце приманивши,
    Не дав и дня надежде перечесть.
    Простите вы, благие начинанья,
    Вы, славных дел напрасны упованья...

    Но мы... смотря, как наше счастье тленно,
    Мы жизнь свою дерзнем ли презирать?
    О нет, главу подставивши смиренно,
    Чтоб ношу бед от промысла принять,
    Себя отдав руке неоткровенной,
    Не мни творца, страдалец, вопрошать;
    Слепцом иди к концу стези ужасной...
    В последний час слепцу все будет ясно.

    Земная жизнь небесного наследник;
    Несчастье нам учитель, а не враг;
    Спасительно-суровый собеседник,
    Безжалостный разитель бренных благ,
    Великого понятный проповедник,

    Оно идет, все руша перед нами
    И скорбию дружа нас с небесами.

    Здесь радости — не наше обладанье;
    Пролетные пленители земли

    Лишь по пути заносят к нам преданье
    О благах, нам обещанных вдали;
    Земли жилец безвыходный — Страданье;
    Ему на часть Судьбы нас обрекли;
    Блаженство нам по слуху лишь знакомец;
    Земная жизнь — страдания питомец.

    И сколь душа велика сим страданьем!
    Сколь радости при нем помрачены!
    Когда, простясь свободно с упованьем,
    В величии покорной тишины,
    Она молчит пред грозным испытаньем,
    Тогда... тогда с сей светлой вышины
    Вся промысла ей видима дорога;
    Она полна понятного ей бога.

    О! матери печаль непостижима,
    Смиряются все мысли пред тобой!

    Как бытие, слиянная с душой,
    Она с одним лишь небом разделима.
    Что ей сказать дерзнет язык земной?
    Что мир с своим презренным утешеньем
    Перед ее великим вдохновеньем?

    Когда грустишь, о матерь, одинока,
    Скажи, тебе не слышится ли глас,
    Призывное несущий издалека,
    Из той страны, куда все манит нас,
    Где милое скрывается до срока,
    Где возвратим отнятое на час?
    Не сходит ли к душе благовеститель,
    Земных утрат и неба изъяснитель?

    И в горнее унынием влекома,
    Не верою ль душа твоя полна?
    Не мнится ль ей, что отческого дома
    Лишь только вход земная сторона?
    Что милая небесная знакома
    И ждущею семьей населена?
    Все тайное не зрится ль откровенным,

    Внемля ж: когда. молчит во храме пенье
    И вышних сил мы чувствуем нисход;
    Когда в алтарь на жертвосовершенье
    Сосуд Любви сияющий грядет;
    И на тебя с детьми благословенье
    Торжественно мольба с небес зовет;
    В час таинства, когда союзом тесным
    Соединен житейский мир с небесным, —

    Уже в сей час не будет, как бывало,
    Отшедшая твоя наречена;
    Об ней навек земное замолчало;
    Небесному она передана;
    Задернулось за нею покрывало...
    В божественном святилище она,
    Незрима нам, но видя нас оттоле,
    Безмолвствует при жертвенном престоле.

    Снятый символ надежд и утешенья!
    Мы все стоим у та́инственных врат;
    Опущена завеса провиденья;
    Но проникать ее дерзает взгляд;

    Из-за нее, мы слышим, говорят:
    «Мужайтеся; душою не скорбите!
    С надеждою и с верой приступите!»

    1 Некоторые стихи сей элегии покажутся непонятными для читателя, если не будет он знать обстоятельств того печального происшествия, которое в ней описано. Кончина незабвенной Екатерины была разительно неожиданная: она ужасно напомнила нам о неверности земного величия и счастья. Еще никакое известив о потере нашей не могло до нас достигнуть, а уже какое-то неизъяснимое предчувствие распространило пророческие о ней слухи, и горестная истина скоро их подтвердила. (Прим. Жуковского.)

    1 Автор имел честь находиться у ее императорского высочества великой княгини Александры Федоровны за минуту перед тем, как она узнала о кончине королевы. Вдруг, посреди веселого, спокойного разговора, послышался стук в дверях, потом голос великого князя. Ее высочество с веселым лицом вышла к нему, и за порогом дверей встретило ее страшное известие. (Прим. Жуковского.)

    2 Государыне императрице Елисавете Алексеевне определено было испытать весь ужас неожиданной потери. Ее величество, ничего не предчувствуя, ехала в Штутгарт на веселое свидание с королевою: но она должна была воротиться с последней станции; ибо той, которая ждала ее, которую она надеялась обнять, уже не было на свете. (Прим. Жуковского.)

    3 Весь Петербург поражен был ужасною вестью, а сердце матери было спокойно: его еще наполняла свежая радость недавнего свидания; наконец общая печаль и несколько слов, приготовляющих к узнанию неизбежного, пробудили в нем тревогу: оно уже открывалось для принятия скорби, но случай, жестокая игра судьбы, снова его ободрил: пришло письмо из Штутгарта, писанное королевою, можно сказать, за минуту до разлуки ее с жизнью, и мертвая воскресла для матери, воскресла на минуту, чтобы в другой раз умереть для нее и живее разорвать ее душу после мгновенной, мучительно-обманчивой радости. (Прим. Жуковского.)

    4 Король с каким-то упрямством отчаяния долго не хотел и не мог верить своей утрате: долго сидел он над бездыханным телом супруги, сжавши в руках своих охладевшую руку ее, и ждал, что она откроет глаза. Окруженный ее детьми, он шел за ее гробом. Не долго она украшала трон свой, не долго была радостью нового своего отечества; но милая память ее хранима любовью благодарною. Близ Штутгарта есть высокий холм (Rothenberg), на котором некогда стоял прародительский замок фамилии Виртембергской - время его разрушило; но теперь, на месте его развалин, воздвигнуто здание, столь же разительно напоминающее о непрочности всех земных величий, церковь, в которой должны храниться останки нашей Екатерины: прекрасная ротонда с четырьмя портиками. Памятник необыкновенно трогательный: с порога этого надгробного храма восхитительный вид на живую, всегда неизменную природу. В штутгартской русской церкви, в которую приходила молиться Екатерина, все осталось (1821), как было при ней; кресла ее стоят на прежнем своем месте. Нельзя без грустного чувства смотреть на образ, которым в последний раз благословил ее государь император: на нем изображен святый Александр Невский, видны Нева, Зимний дворец, и над ними радуга - светлое, но минутное украшение здешнего неба.




    Примечания

    На кончину ее величества королевы Виртембергской. Написано в январе 1819 г. Напечатано впервые отдельным изданием в СПб., 1819 (цензурное разрешение 2 февраля 1819 г.), с двумя эпиграфами из произведений Шиллера: первый из монолога Теклы в IV действии трагедии «Смерть Валленштейна» (этот стих повторен, уже в переводе Жуковского, в конце первой строфы элегии: «Таков удел прекрасного на свете!»), второй— из стихотворения «Hoffnung» («Надежда»), третья строфа.

    Королева Виртембергская Екатерина Павловна — сестра Александра I, внезапно скончавшаяся в Штутгарте 28 декабря 1818 г. В русской поэзии существовала традиция надгробных стихотворений (см., например, май, 1819) К. Н. Батюшков писал: «Поздравляю любителей поэзии... с прекрасными стихами Жуковского на смерть королевы». Белинский в статьях «Сочинения Александра Пушкина» так характеризует это произведение: «Жуковского можно назвать певцом и кто не знает его превосходной элегии на «Кончину королевы Виртембергской» — этого высокого католического реквиема, этого скорбного гимна житейского страдания и таинства утрат?..» (Полное собрание сочинений, т. VII, М., 1955, стр. 186).