• Приглашаем посетить наш сайт
    Высоцкий (vysotskiy-lit.ru)
  • Спящая царевна


    СПЯЩАЯ ЦАРЕВНА


    Жил-был добрый царь Матвей;
    Жил с царицею своей
    Он в согласье много лет;
    А детей все нет как нет.
    Раз царица на лугу,
    На зеленом берегу
    Ручейка была одна;
    Горько плакала она.
    Вдруг, глядит, ползет к ней рак;
    Он сказал царице так:
    «Мне тебя, царица, жаль;
    Но забудь свою печаль;
    Понесешь ты в эту ночь:
    У тебя родится дочь». —
    «Благодарствуй, добрый рак;
    Не ждала тебя никак...»
    Но уж рак уполз в ручей,
    Не слыхав ее речей.

    Что сказал — сбылося в срок:
    Дочь царица родила.
    Дочь прекрасна так была,
    Что ни в сказке рассказать,
    Ни пером не описать.
    Вот царем Матвеем пир
    Знатный дан на целый мир;
    И на пир веселый тот
    Царь одиннадцать зовет
    Чародеек молодых;
    Было ж всех двенадцать их;
    Но двенадцатой одной,
    Хромоногой, старой, злой,
    Царь на праздник не позвал.
    Отчего ж так оплошал
    Наш разумный царь Матвей?
    Было то обидно ей.
    Так, но есть причина тут:
    У царя двенадцать блюд

    Было в царских кладовых;
    Приготовили обед;
    А двенадцатого нет
    (Кем украдено оно,
    Знать об этом не дано).
    «Что ж тут делать? — царь сказал. —
    Так и быть!» И не послал
    Он на пир старухи звать.
    Собралися пировать
    Гостьи, званные царем;
    Пили, ели, а потом,
    Хлебосольного царя
    За прием благодаря,
    Стали дочь его дарить:
    «Будешь в золоте ходить;
    Будешь чудо красоты;
    Будешь всем на радость ты
    Благонравна и тиха;
    Дам красавца жениха

    Жизнь твоя пройдет шутя
    Меж знакомых и родных...»
    Словом, десять молодых
    Чародеек, одарив
    Так дитя наперерыв,
    Удалились; в свой черед
    И последняя идет;
    Но еще она сказать
    Не успела слова — глядь!
    А незваная стоит
    Над царевной и ворчит:
    «На пиру я не была,
    Но подарок принесла:
    На шестнадцатом году
    Повстречаешь ты беду;
    В этом возрасте своем
    Руку ты веретеном
    Оцарапаешь, мой свет,
    И умрешь во цвете лет!»

    Ведьма скрылася из глаз;
    Но оставшаяся там
    Речь домолвила: «Не дам
    Без пути ругаться ей
    Над царевною моей;
    Будет то не смерть, а сон;
    Триста лет продлится он;
    Срок назначенный пройдет,
    И царевна оживет;
    Будет долго в свете жить;
    Будут внуки веселить
    Вместе с нею мать, отца
    До земного их конца».
    Скрылась гостья. Царь грустит;
    Он не ест, не пьет, не спит:
    Как от смерти дочь спасти?
    И, беду чтоб отвести,
    Он дает такой указ:
    «Запрещается от нас

    Прясть, сучить, чтоб веретен
    Духу не было в домах;
    Чтоб скорей как можно прях
    Всех из царства выслать вон».
    Царь, издав такой закон,
    Начал пить, и есть, и спать,
    Начал жить да поживать,
    Как дотоле, без забот.
    Дни проходят; дочь растет;
    Расцвела, как майский цвет;
    Вот уж ей пятнадцать лет...
    Что-то, что-то будет с ней!
    Раз с царицею своей
    Царь отправился гулять;
    Но с собой царевну взять
    Не случилось им; она
    Вдруг соскучилась одна
    В душной горнице сидеть
    И на свет в окно глядеть.

    Осмотрю я наш дворец».
    По дворцу она пошла:
    Пышных комнат нет числа;
    Всем любуется она;
    Вот, глядит, отворена
    Дверь в покой; в покое том
    Вьется лестница винтом
    Вкруг столба; по ступеням
    Всходит вверх и видит — там
    Старушоночка сидит;
    Гребень под носом торчит;
    Старушоночка прядет
    И за пряжею поет:
    «Веретенце, не ленись;
    Пряжа тонкая, не рвись;
    Скоро будет в добрый час
    Гостья жданная у нас».
    Гостья жданная вошла;
    Пряха молча подала

    Та взяла, и вмиг оно
    Укололо руку ей...
    Все исчезло из очей;
    На нее находит сон;
    Вместе с ней объемлет он
    Весь огромный царский дом;
    Все утихнуло кругом;
    Возвращаясь во дворец,
    На крыльце ее отец
    Пошатнулся, и зевнул,
    И с царицею заснул;
    Свита вся за ними спит;
    Стража царская стоит
    Под ружьем в глубоком сне,
    И на спящем спит коне
    Перед ней хорунжий сам;
    Неподвижно по стенам
    Мухи сонные сидят;
    У ворот собаки спят;

    Пышны гривы опустив,
    Кони корму не едят,
    Кони сном глубоким спят;
    Повар спит перед огнем;
    И огонь, объятый сном,
    Не пылает, не горит,
    Сонным пламенем стоит;
    И не тронется над ним,
    Свившись клубом, сонный дым;
    И окрестность со дворцом
    Вся объята мертвым сном;
    И покрыл окрестность бор;
    Из терновника забор
    Дикий бор тот окружил;
    Он навек загородил
    К дому царскому пути:
    Долго, долго не найти
    Никому туда следа —
    И приблизиться беда!

    Близко зверь не пробежит,
    Даже облака небес
    На дремучий, темный лес
    Не навеет ветерок.
    Вот уж полный век протек;
    Словно не жил царь Матвей —
    Так из памяти людей
    Он изгладился давно;
    Знали только то одно,
    Что средь бора дом стоит,
    Что царевна в доме спит,
    Что проспать ей триста лет,
    Что теперь к ней следу нет.
    Много было смельчаков
    (По сказанью стариков),
    В лес брались они сходить,
    Чтоб царевну разбудить;
    Даже бились об заклад
    И ходили — но назад

    В неприступный, страшный бор
    Ни старик, ни молодой
    За царевной ни ногой.
    Время ж все текло, текло;
    Вот и триста лет прошло.
    Что ж случилося? В один
    День весенний царский сын,
    Забавляясь ловлей, там
    По долинам, по полям
    С свитой ловчих разъезжал.
    Вот от свиты он отстал;
    И у бора вдруг один
    Очутился царский сын.
    Бор, он видит, темен, дик.
    С ним встречается старик.
    С стариком он в разговор:
    «Расскажи про этот бор
    Мне, старинушка честной!»
    Покачавши головой,

    Что от дедов он слыхал
    О чудесном боре том:
    Как богатый царский дом
    В нем давным-давно стоит,
    Как царевна в доме спит,
    Как ее чудесен сон,
    Как три века длится он,
    Как во сне царевна ждет,
    Что спаситель к ней придет;
    Как опасны в лес пути,
    Как пыталася дойти
    До царевны молодежь,
    Как со всяким то ж да то ж
    Приключалось: попадал
    В лес, да там и погибал.
    Был детина удалой
    Царский сын; от сказки той
    Вспыхнул он, как от огня;
    Шпоры втиснул он в коня;

    И стрелой помчался в бор,
    И в одно мгновенье там.
    Что ж явилося очам
    Сына царского? Забор,
    Ограждавший темный бор,
    Не терновник уж густой,
    Но кустарник молодой;
    Блещут розы по кустам;
    Перед витязем он сам
    Расступился, как живой;
    В лес въезжает витязь мой:
    Всё свежо, красно пред ним;
    По цветочкам молодым
    Пляшут, блещут мотыльки;
    Светлой змейкой ручейки
    Вьются, пенятся, журчат;
    Птицы прыгают, шумят
    В густоте ветвей живых;
    Лес душист, прохладен, тих,

    Едет гладким он путем
    Час, другой; вот наконец
    Перед ним стоит дворец,
    Зданье — чудо старины;
    Ворота отворены;
    В ворота въезжает он;
    На дворе встречает он
    Тьму людей, и каждый спит:
    Тот как вкопанный сидит;
    Тот не двигаясь идет;
    Тот стоит, раскрывши рот,
    Сном пресекся разговор,
    И в устах молчит с тех пор
    Недоконченная речь;
    Тот, вздремав, когда-то лечь
    Собрался, но не успел:
    Сон волшебный овладел
    простого им;
    И, три века недвижим,
    Не стоит он, не лежит
    И, упасть готовый, спит.
    Изумлен и поражен
    Царский сын. Проходит он
    Между сонными к дворцу;
    Приближается к крыльцу;
    По широким ступеням
    Хочет вверх идти; но там
    На ступенях царь лежит
    И с царицей вместе спит.
    Путь наверх загорожен.
    «Как же быть? — подумал он. —
    Где пробраться во дворец?»
    Но решился наконец,
    И, молитву сотворя,
    Он шагнул через царя.
    Весь дворец обходит он;

    Гробовая тишина.
    Вдруг глядит: отворена
    Дверь в покой; в покое том
    Вьется лестница винтом
    Вкруг столба; по ступеням
    Он взошел. И что же там?
    Вся душа его кипит,
    Перед ним царевна спит.
    Как дитя, лежит она,
    Распылалася от сна;
    Молод цвет ее ланит;
    Меж ресницами блестит
    Пламя сонное очей;
    Ночи темныя темней,
    Заплетенные косой
    Кудри черной полосой
    Обвились кругом чела;
    Грудь как свежий снег бела;
    На воздушный, тонкий стан

    Губки алые горят;
    Руки белые лежат
    На трепещущих грудях;
    Сжаты в легких сапожках
    Ножки — чудо красотой.
    Видом прелести такой
    Отуманен, распален,
    Неподвижно смотрит он;
    Неподвижно спит она.
    Что ж разрушит силу сна?
    Вот, чтоб душу насладить,
    Чтоб хоть мало утолить
    Жадность пламенных очей,
    На колени ставши, к ней
    Он приблизился лицом:
    Распалительным огнем
    Жарко рдеющих ланит
    И дыханьем уст облит,
    Он души не удержал

    Вмиг проснулася она;
    И за нею вмиг от сна
    Поднялося все кругом:
    Царь, царица, царский дом;

    Все как было; словно дня
    Не прошло с тех пор, как в сон
    Весь тот край был погружен.
    Царь на лестницу идет;

    Он царицу в их покой;
    Сзади свита вся толпой;
    Стражи ружьями стучат;
    Мухи стаями летят;

    На конюшне свой овес
    Доедает добрый конь;
    Повар дует на огонь,
    И, треща, огонь горит,

    Всё бывалое — один
    Небывалый царский сын.
    Он с царевной наконец
    Сходит сверху; мать, отец

    Что ж осталось досказать?
    Свадьба, пир, и я там был
    И вино на свадьбе пил;
    По усам вино бежало,



    Примечания

    Спящая царевна. Написана 26 августа —12 сентября 1831 г. Впервые напечатана в журнале «Европеец», 1832, № 1, январь, стр. 24—37, под заглавием «Сказка о спящей царевне». Сказка написана была в Царском Селе, так же как и «Сказка о царе Берендее». Источником для нее послужили публикации и литературные обработки западноевропейских — немецких и французских — сказок. Немецкую сказку под заглавием «Dornröschen» («Шиповник») опубликовали братья Гримм в указанном выше сборнике, а Жуковский напечатал перевод, озаглавленный «Царевна-шиповник», в журнале «Детский собеседник» (1826, ч. I, стр. 106—110). Французский вариант сказки литературно обработал, под заглавием «La belle au bois dormant» («Красавица, спящая в лесу»), французский писатель Шарль Перро в своем известном сборнике «Contes de Fées» («Волшебные сказки»). Жуковский объединил оба варианта сказки и переложил их четырехстопным хореем с одними мужскими парными рифмами, то есть стихом, почти тождественным стиху пушкинских сказок «О царе Салтане», «О мертвой царевне», «О золотом петушке», где, однако, мужские парные рифмы чередуются с женскими. Жуковский русифицировал сказку, введя некоторые русские народные черты; но все же литературный элемент проступает в ней очень заметно и чувствуется стилистическая близость к французскому источнику.

    Раздел сайта: