• Приглашаем посетить наш сайт
    Чуковский (chukovskiy.lit-info.ru)
  • Рустем и Зораб. Персидская повесть. (Книга 5)

    Книга: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Примечания

    Книга пятая
    ПИР В БЕЛОМ ЗАМКЕ

    I

    Зораб обрадован был вестью
    О приближенье к замку персов;
    Ему наскучило давно
    Сидеть без дела за стенами
    И ждать прибытия гостей...
    Вот наконец пожаловали гости.
    И было все готово к их приему:
    И замок, снова укрепленный,
    И рать, и мужество Зораба.
    И вместе с Баруманом
    Зораб, взошед на башню,
    Окинул, как орел,
    Очами всю окрестность —
    Очам его открылось
    Идущее вдали,
    Дружина за дружиной,

    Как смелый радуется ястреб,
    Увидя стадо голубей,
    В котором он любого
    Из множества в добычу выбрать может,
    Так храброго Зораба
    Обрадовала сила
    Идущего против него врага.
    Но Баруман от страха побледнел;
    И, страх его заметя,
    Зораб сказал с улыбкой:
    «Не бойся, наведи
    На щеки прежний их румянец.
    Смотри, какой огромный ряд дружин!
    Как он оружием сверкает!
    Как много их сюда пришло,
    Чтоб здесь мне дать победы славу!
    И слава та навек моею будет!
    Но если б я и гибель встретил
    В борьбе с такой великой силой —

    Что я дерзнул надеятьс победы.
    Против утеса одного
    Их море целое стеклося;
    При имени моем затрепетал
    В своей столице Кейкавус;
    Все витязи Ирана,
    Которых мужество и силу
    Повсюду славят в громких песнях,
    Сошлися здесь против Зораба.
    Скажи, о Баруман,
    Не видишь ли в толпе
    Там витязя такого,
    С которым было б славно
    И радостно сразиться,
    Который лишь на сильных
    И славных подымает
    Прославленный свой меч,
    Которому в бою не уступить
    Великой честью озарило б

    Скажи, о Баруман,
    Не видишь ли в толпе
    Там витязя такого?»
    Так спрашивал Зораб;
    Но он не смел
    По имени того назвать,
    От чьей руки так скоро
    Ему судьба назначила погибнуть.

    II

    И Баруман ответствовал Зорабу:
    «Там много витязей, с которыми сразиться
    Тебе великой было б славой;
    Но знать хочу, о ком ты мыслишь сам?
    О! благородно пламенеет,
    Как факел, ночи озаритель,
    Твоей души отважность молодая!
    Но берегись, чтоб не упал
    Твой факел в воду, — в хладной влаге
    Он заклокочет, зашипит
    И, задымяся, вдруг погаснет;


    Не презирай: непостоянно счастье;
    За ним твой конь летит, как на крылах,
    Но миг один — во рву и конь и всадник.
    Был мир, война спала —
    Ее теперь ты разбудил;
    Но знаешь ли, какую схватит
    Она добычу жадными когтями?
    Не удивляйся ж, примечая,
    Что я дрожу, — не за себя дрожу я,
    Дрожу за всех, чей будет вынут жребий,
    И за тебя — судьбина прихотлива,
    Она всегда бросается на лучших.
    Иди же в бой, Зораб,
    Не опрометчивым ребенком,
    А твердо-осторожным мужем.
    Благодари Афразиаба,
    Что сильною тебя снабдил он ратью;
    Стой с нею здесь, прикрытый крепким за́мком,
    Упершися в него ее крылом, —

    Захочешь славы — пусть тобой
    На поединок вызван будет
    Тот витязь, кем стоит Иран
    И кто, сраженный, увлечет
    В свое падение всю силу
    И все величие Ирана».
    Так говорил Зорабу,
    Мешая мед совета
    С отравою измены,
    Коварный Баруман;
    Но не посмел и он назвать
    По имени Рустема; он бледнел
    При этом имени — измена,
    Как тайная змея,
    Его сосала сердце.
    Без подозренья, без тревоги,
    Полюбовавшись на блестящий,
    Равнину всю покрывший стан,
    Зораб пошел с подзорной башни

    Чтоб весело, при звуке флейт и арф,

    При звоне кубков, при шипенье
    Злато-пурпурного вина,
    Отпраздновать с друзьями
    Врагов желанное явленье.

    III

    Тем временем в широкий стан
    Иранское сдвигалось войско;
    Сперва казалось, что коням,
    Слонам, верблюдам будет тесно
    Все беспредельное пространство;
    Но наконец — когда разросся
    Огромный лес шатров, и протянулись
    Рядами улицы, и на широких
    Меж ними площадях
    Живая разлилась торговля —
    В спокойное пришел устройство
    Кипевший бурно беспорядок.
    Когда ж на западное небо
    Склонилось солнце и зашло

    И каждый ратник под своим
    Заснул шатром, и в высоте
    Один раскинулся над всеми
    Шатер небес, звездами ночи
    Усыпанный необозримо.
    И в этот час, пришедши к шаху,
    Ему сказал Рустем:
    «Я не могу без дела оставаться;
    Хочу идти к Зорабу в гости;
    Хочу увидеть, кто навел
    На вас такой незапный ужас;
    Хочу взглянуть в лицо богатыря,
    Перед которым весь Иран
    Так задрожал; хочу своими
    Глазами видеть, стоило ль труда
    Седлать мне Грома, надевать
    Свой старый шлем, и будет ли какая
    Мне честь его убить моей рукою.
    Туран я часто посещал;


    Турецкое надевши платье,
    Прокрасться я намерен в Белый Замок
    И все там осмотреть. Я у тебя,
    Державный шах, пришел просить
    На то соизволенья». Кейкавус
    С улыбкой отвечал: «Рустем,
    Ты и в турецком платье будешь
    Красой и славою Ирана.
    Рука всей рати в день сраженья,
    Ты хочешь быть и зорким оком
    Ее во тьме ночной. Иди,
    И будь тебе проводником всевышний».

    IV

    Одевшись турком, осторожно
    Отправился в свой путь Рустем.
    Хотя в шатре он все свои доспехи,
    Свой панцирь, шлем и даже меч покинул —
    Но безоружен не остался:
    Его рука была, как булава
    Железная, крепка. Во мраке ночи

    Там были слышны крики пированья;
    И близ ворот незатворенных
    На страже не стоял никто. Как лев голодный,
    В тот час, когда, забыв
    Заграду затворить, беспечно пастухи
    Шумят на празднике ночном,
    Врывается в средину стада
    И из него сильнейшего быка
    Уносит, — рев услыша, пастухи
    Бегут за хищником; но он
    С добычею, погони не страшася,
    Медлительно идет в свой страшный лог,
    А пастухи назад приходят в горе,
    И вовсе их ночной расстроен праздник, —
    Так в замок грозный лев Рустем
    Прокрался пир расстроить турков.
    Там двор широкий весь был озарен
    Огнями; он шумел

    От говора пирующих, от звона

    От пенья, от бряцанья струн,
    От бешено-веселой пляски:
    Врагов явленье праздновал Зораб,
    И все с ним праздновало войско,
    И, притаяся в темном
    Углу, на все смотрел
    И видел все из темноты
    Никем не видимый Рустем.

    V

    На пиршестве беспечно
    При факелах зажженных
    Зораб сидел с гостями;
    На нем не шлем железный,
    А праздничный из свежих
    Цветов сиял венок,
    И он, сам яркий блеск,
    Был ярким окружен
    Блистаньем, был прекрасен,
    Как цвет благоуханный
    Надежды, и в его

    И голову младую
    Он бодро подымал
    И, обегая оком
    Воспламененным праздник,
    С весельем горделивым
    Считал с ним пировавших
    Сподвижников. И, видя
    Его перед собою
    Прекрасного так чудно,
    Они позабывали
    Вино, и клики их
    До неба возносили
    Его хвалу и славу.
    А той порой из неба
    С благоволеньем звезды
    Смотрели на него,
    И на небе о нем,

    Земной звезде прекрасной,
    Назначенной так скоро

    Печалилися звезды.
    Тогда одна из них
    Своим сестрам небесным,
    Печальная, сказала:
    «Как жаль, что этот цвет
    Так скоро, скоро должен
    Увянуть! На земле
    Прекрасного являлось
    Нам много... и очей мы
    Отвесть не успевали,
    Как уж с земли оно
    Скрывалось, — но доселе
    Еще нам не случилось
    Там видеть ничего
    Прекрасней и мгновенней
    Той прелести, какая
    Так сладко в этот миг
    Собой нас утешает
    И так своею быстрой

    О, как он мил! Как весел!
    Пошлем в сиянье наших
    Очей, им веселимых,
    Видение туда,
    Где мать о нем тоскует,
    Куда уже к ней он
    Не возвратится вечно;
    Пускай его она
    Хоть раз еще увидит
    Живым, цветущим, полным
    Отваги и надежды...
    Его, быть может, завтра
    Придет схватить судьбина».

    VI

    Так говорили звезды неба
    О милой праздника звезде.
    И вот они паров и блеска —

    В пространстве воздуха разлитых
    Меж небом и землею — взяли
    И свили сон...

    Был разноцветному ковру,
    Блестящему шелками,
    Какой жених издалека
    Невесте милой посылает;
    На нем она в земле своей
    Все видит, что в земле далекой
    Ее возлюбленного очи
    Встречают: горы снеговые,
    И многоводные потоки,
    И чудных птиц на неизвестных
    Деревьях. И когда
    На тот ковер невеста
    Глядит — ей мнится, что сама
    Она с ним странствует, что близ нее
    Он, возвратяся, отдыхает.
    Такую ткань видений
    Из блеска и паров
    Соткали звезды в высоте;
    И дали воздуху они

    Лететь в Туран,
    Чтоб спящей матери лицо
    Она неслышимо покрыла;
    И воздух полетел;
    И матери привиделся прекрасный,
    Как утро светлый сон;
    И в этом сне увидела она
    Сидящего на пиршестве ночном
    За полным кубком сына;
    Его горели щеки,
    Его уста цвели,
    Его сверкали очи,
    Он полон был отваги;
    И таяло от радости в ней сердце;
    Казалось ей, что он
    В немногие разлуки дни
    Из отрока созрел
    Могущественным мужем;

    И вкруг него, казалось, много

    Сидело витязей. Но в стороне,
    Она увидела, стоял Рустем
    Один; и, притаясь, из темноты
    Смотрел на праздник он сурово;
    Ей стало чудно и прискорбно,
    Что к сыну выйти не хотел
    Отец на свет; но горе скоро
    Провеяло, как легкий воздух;
    Ей стало весело, что к сыну
    Отец так близко и что он,
    Свою узнав повязку,
    Из мрака выйдет и ему
    С любовию протянет руку.

    VII

    Тем временем, как матери душа
    Была таким прекрасным сновиденьем
    Лелеема, Зораб
    С гостями праздновал беспечно;
    И пили все кипучее вино.
    И два из них сидели рядом,

    По левую с ним руку:
    Был слева Баруман,
    К нему не из любви, не для храненья
    Приставленный Афразиабом;
    А справа Синд; его
    Послала вслед за сыном мать,
    Чтоб, с глаз Зораба не спуская,
    Он был ему в чужой земле
    Хранителем и верным другом.
    Он был из рода семенгамских
    Царей, был крепок силой, ростом
    Высок; был чуток слухом
    И так очами зорок,
    Что ночью видеть мог как днем;
    И это побудило мать
    Ему надзор за сыном вверить,
    Дабы, когда им встретится Рустем,

    Он мог немедля
    Его Зорабу указать

    Черты Рустема с той поры,
    Когда царем он в Семенгаме
    Был так роскошно угощен
    И браком сочетался
    С царевною Теминой).
    И Синд на празднике Зораба
    Сидел, вино из кубка пил
    И молча думал: «Завтра
    Ему я укажу Рустема».

    VIII

    Но рысьими глазами Синд
    Увидел вдруг, что кто-то в темноте
    Стоял и прятался. Он встал
    И к месту темному пошел
    Поспешным шагом, чтоб своими
    Его глазами осмотреть.
    Он там увидел великана,
    Огромного как слон;
    Не помнилось ему, чтоб кто подобный
    Его глазам когда встречался;

    Но этот был в турецком платье,
    Хотя и замечал
    В нем Синд как будто что чужое.
    «Кто ты? — воскликнул Синд. — Зачем
    Здесь спрятался и выступить на свет
    Не хочешь? Покажи свое лицо
    И дай ответ». Но не́ дал
    Ему Рустем ответа.
    Тогда могучею рукою
    Его за платье Синд схватил,
    Чтоб вытянуть на свет из темноты;
    Но булаву руки тяжелой
    Рустем взмахнул
    И грянул Синда кулаком
    По голове — и Синд упал,
    Не крикнув, мертвый. Той порой

    Зораб, приметив, что ушедший
    Не возвращался долго Синд,
    Послал проведать, где он;

    Бездыханно лежащего, обратно
    Как исступленный прибежал,
    Крича: «Убили Синда! Синд
    Убит!» Затрепетав, Зораб
    Вскочил; вскочили с ним все гости
    И с факелами побежали
    Толпою к месту роковому.
    Там на земле недвижим Синд лежал;
    Он был убит — но кем?
    Никто того не ведал.

    IX

    «О горе! — возопил Зораб. —
    В заграду волк ворвался
    И лучшего зарезал в стаде
    Овна; а пастухи
    С собаками дремали.
    Скорее все в погоню за убийцей!..»
    Но некого уж было догонять,
    Исчез ночной убийца. Возвратясь,
    Зораб печально сел за стол;

    И он сказал: «Не радует меня
    Теперь мое на этом пире место;
    Направо от меня моим
    Ближайшим другом занятое
    Вдруг стало пусто. Был мне дан
    Он милой матерью моею:
    И мог один в Иране указать мне
    Рустема; он один из нас
    Его видал. Кто мне теперь
    Его укажет?» То услыша, покраснел
    Сидевший слева — покраснел
    Предатель Баруман,
    Не из любви, не для храненья
    Приставленный к нему Афразиабом;
    Как Синд, Зорабу

    Он мог бы указать Рустема;
    Но было то ему запрещено,
    И рабски он служил измене.
    Зораб, подняв высоко

    Воскликнул: «Пью последний кубок пира;
    Он не вином, а клятвою кровавой
    Наполнен, клятвою отмстить
    Убийце Синда. Кто б он ни был, я
    Его найду, и будет от меня
    Ему убийство за убийство.
    Когда ж моей я клятвы не исполню,
    Пускай в отраву обратится
    И в жилах кровь мою сожжет
    Вино в последней этой чаше,
    Мной осушаемой до дна».
    С такою клятвой мщенья
    (Против кого? о том не ведал он)
    Зораб вино из кубка выпил
    И вдребезги расшиб, ударив оземь, кубок.
    Потом все гости встали с мест,
    Чтоб Синда в землю опустить;
    И светлый пир стал мрачным погребеньем.

    X

    Тем временем Рустем достигнул стана

    При виде турка Геф его окликнул,
    И вся его дружина стала в строй;
    Рустем, узнав по клику зятя,
    Ему знакомый подал голос;
    И Геф, его впустив в заграду стана,
    Спросил с великим изумленьем:
    «Где был ты, старый богатырь?
    Зачем один в такую пору бродишь?
    С духами ль темными ночную
    Беседу ты завел? в союз ли с ними
    Вступил, чтоб чародейством
    Себе придать перед сраженьем силы?
    Мы знаем, с демонами тьмы
    Давно ты водишься; и, верно,

    От них ты занял черное искусство
    Быть невредимым, что теперь
    Так беззаботно, безоружный,
    Один, переодетый турком, ходишь
    Ночной порой между шатров Ирана».

    Я был в гостях, я навестил Зораба;
    Издалека его увидел я
    И буду рад, когда вблизи увижу.
    Но мне, лазутчику, другой лазутчик
    Нежданный помешал; насильно
    Меня хотел он вытащить на свет;
    Я в темноте ударом кулака
    Его убил — себе иначе
    Помочь не мог я, — но о нем
    Непостижимо грустно мне, и я готов
    Почти заплакать. Геф, найди скорее
    Персидский для меня убор;
    Замаранное кровью это платье
    Несносно мне; да и собаки здесь

    На турка, вкруг шатров персидских
    Ходящего ночным дозором».
    Вздохнув глубоко, снял с себя
    Рустем турецкую одежду.

    Против ночного дела вопиял;
    Невольно он жалел о Синде;
    Как будто чувствовал, что в нем убил
    Свое спасенье от чего-то,

    И не пошел он к шаху с донесеньем;
    К себе в шатер он возвратился,
    И лег, и тяжко спал всю ночь.

    Книга: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
    Примечания