Петр Андреевич Вяземский
Биография П. А. Вяземского
Петр Андреевич Вяземский родился в Москве 12 июля 1792 г. в богатой княжеской семье. Первоначальное образование получил в иезуитском пансионе, затем брал уроки у профессоров Московского университете. Начал писать стихи в 13 лет, а в 1808 г. было опубликовано его «Послание Жуковскому в деревню». После смерти отца, князя Андрея Ивановича, в 1807 г. (в 15 лет Вяземский уже титулярный советник – чин 9 класса), он остался на попечении старшей сестры Екатерины Андреевны и ее мужа Н. М. Карамзина. Слишком молодым получив огромное состояние, Вяземский начал вести рассеянную светскую жизнь, легко транжирил деньги. Влияние Карамзина сформировало литературные вкусы Вяземского, и он стал активным карамзинистом, соратником Жуковского, Батюшкова, Дмитриева, В. Пушкина, будущих «арзамасцев».
В 1811 г. он уже камер-юнкер; в этом же году он женится на кн. В. Ф. Гагариной, брак их продолжался 67 лет. Они вырастили 8 детей, но из них лишь сын Павел пережил отца (всего на 2 года), но не мать. Вера Федоровна умерла в 1886 г. за 4 года до своего столетия.
Когда началась Отечественная война, Вяземский вступает добровольцем в Московское ополчение, участвует в Бородинской битве (за мужество и отвагу удостоен ордена св. Станислава 4 степени). Последние годы проводит в Подмосковной усадьбе Остафьево, в Москве и Санкт-Петербурге. В 1816 г. в Царском селе он знакомится с лицеистом Пушкиным, их дружба длилась свыше 20 лет и оказала заметное воздействие на обоих. Сохранились 74 письма Пушкина к Вяземскому. Их действительно много объединяло – общественная позиция, литературные пристрастия. Ни разногласия (каждый стремился уважать вкусы другого, но и защищать собственные взгляды), ни своеобразная литературная полемика, которую они вели и эпистолярно, и устно, «споря до хриплости, до упаду» (как вспоминал впоследствии кн. Вяземский), не сказались на их отношениях, и не удивительно, что Вяземский – единственный, кто под собственным именем показан в «Евгении Онегине»:
У скучной тетки Таню встретя,
К ней как-то Вяземский подсел
И душу ей занять успел.
Воспитанный в духе вольтерьянских идеалов «Века Просвещения», Вяземский в определенной степени сочувствовал декабристам, но, «декабрист без декабря», он не вошел в тайное общество. Вяземский тяжело переживал подавление восстания и горькую участь, постигшую друзей – декабристов, считая, что дело декабристов было делом «всей России».
Служебная карьера П. А. Вяземского знала взлеты и падения. Долгое время он был в оппозиции, был даже отстранен от службы за «несогласие с видами правительства». А ведь еще в 1818 г. Вяземский по приглашению Александра I принимал участие в разработке конституции, но проект был «положен под сукно».
В 1830 г., после представления своей «Исповеди» Николаю I, Вяземский был зачислен чиновником особых поручений при министре финансов. 5 августа 1831 г. он уже камергер Двора. Впоследствии занимал пост Директора государственного земельного банка, а в первые годы царствования Александра II (1855–1858) был товарищем (заместителем) министра народного просвещения, в ведомстве которого было в то время и главное управление по делам печати. С 1863 г., выйдя в отставку, Вяземский почти постоянно живет заграницей, приводит в порядок свой огромный архив, готовит к печати свои «Записки». Еще с 1813 г. он вел свой дневник (своеобразные записные книжки), их сохранилось 36. Интересные факты, меткие замечания, наблюдения – в них вся литературная жизнь Вяземского и «пушкинская эпоха» – «драгоценные указания по словесной, политической и общественной и бытовой истории нашей», – как охарактеризовал П. И. Бартенев (издатель «Русского архива») эти воспоминания Вяземского. Умер Петр Андреевич 10 ноября 1878 г. в Баден-Бадене.
Начало поэтического творчества. Вольнолюбивая лирика
Года с 1808 (когда появилось в печати первое стихотворение Вяземского) и до конца 1810-х гг. можно определить как первый период в творчестве Вяземского. Для Вяземского никогда не существовало проблемы вхождения в литературу, «всю или почти всю литературу он нашел в собственном доме еще мальчиком... можно сказать, получил ее в наследство». Друг и почитатель Жуковского, Батюшкова, Дмитриева, воспитанный в семье Н. М. Карамзина и глубоко уважавший его, Вяземский, даже разойдясь с ним во взглядах, ни разу не сказал против него ни одного слова, тщательно избегая любого возможного намека на полемику с ним. Пламенный сторонник «Арзамаса», Вяземский пишет в тех стилевых и жанровых нормах, что отмечали карамзинскую школу. Но Вяземский не сумел проявить себя ни в одном из главенствующих жанров русской поэзии.
Его ранние стихи написаны в жанрах «легкой поэзии» – эпиграмма, альбомные стихи, куплеты, дружеское послание (в духе «Моих пенатов» Батюшкова). Лирический герой Вяземского – эпикуреец, мирно наслаждающийся своим уединением и всеми прелестями этого мирного существования на лоне природы. Вяземский пишет и сатиры литературные, направленные против литературных врагов Карамзина и «арзамасцев» – язвительные, колкие. Недаром юный Пушкин назовет Вяземского «грозой всех князей стихотворцев на Ш», имея в виду князей П. А. Шаликова, А. А. Шаховского и С. А. Ширинского-Шихматова, ярых противников «Арзамаса», сторонников «Беседы» и школы А. С. Шишкова. В 1817 г. Вяземский составляет проект литературно-политического журнала (органа «Арзамаса»).
Для решения новых творческих задач Вяземский ищет особые пути развития своей поэзии. «Худо верую в литературу, которая рождается и сосредотачивается в самой себе – вне больших житейских течений», – пишет он.
Важное свойство поэзии Вяземского – публицистичность. Поэзия, по его мнению, должна быть злободневна. «Поэту должно иногда искать вдохновение в газетах – теперь чудесное, сей великий помощник поэзии, на земле», – пишет он в 1821 г.
Вяземский 1820-х гг. по преимуществу поэт-публицист, поэт-сатирик. Стихи его чаще всего были известны по многочисленным спискам, т. к. не могли пройти через цензуру. В 1820 г. Вяземский был один из тех, кто подал царю записку об освобождении крестьян: «... рабство – уродливость, свобода... также неотъемлемая собственность человека, как воздух, вода и солнце», – написал он. В этом же году Вяземский пишет «Негодование» – своеобразную вольнолюбивую оду в духе вольных стихов Радищева, Рылеева, молодого Пушкина. «Негодование» – протест против крепостного гнета и деспотической власти самодержавия. Пафос поэзии Вяземского – пафос гражданский:
Я правде посвятил свой пламенный восторг;
Не раз из непреклонной лиры
Мой Аполлон – негодованье!
«Негодованье» – (термин декабристской поэзии) подсказало поэту сильные разящие слова:
... Где же он? Где ж казни бог?
Где ж судия необольстимый?
Что ж медлит он земле суд истины изречь?
Когда ж в руке его заблещет ярый меч
И поразит порок удар неотразимый?
«Негодованье» – лучшее произведение, сколько силы и души», – писал Вяземскому А. И. Тургенев. Вяземский обращается к традициям русской поэзии XVIII века (и в этом оригинальность стихотворения), к гражданским одам Державина и Радищева, отсюда приподнятая одическая лексика (обилие архаизмов), столь необходимая для «высокой» гражданской поэзии. «Архаизация» языка как бы подчеркивает значительность той темы, которую Вяземский развивает в своем стихотворении:
Свобода! О младая дева!
Посланница благих богов!
Ты победишь в упорстве гнева
Твоих неистовых врагов.
Ты разорвешь рукой могущей
Насильства бедственный устав...
Вяземский еще верит:
Он загорится, день, день торжества и казни,
День радостных надежд, день горестной боязни!
Раздастся песнь побед вам, истины жрецы,
Вам, други чести и свободы!
Вам, притеснители! Вам, низкие льстецы!
Но, подвергая резкой критике существующий порядок, Вяземский невольно ослабляет гражданский пафос своего стихотворения – гимна свободе:
Свобода!..
Снесешь нам книгу вечных прав –
Союз между граждан и троном...
Союз граждан и трона – вот, по мнению Вяземского, гарантия свободы.
Политические сатиры Вяземского были широко известны («Давайте нам сатиры, сатиры и сатиры», – пишет ему К. Ф. Рылеев в феврале 1825 г). Сатира Вяземского «Петербург» была опубликована в «Полярной звезде» (издание К. Ф. Рылеева и А. А. Бестужева).
Как бы продолжая созданную поэтами XVIII в. традицию сатирических жанров, и свои вольные стихи он насыщает сатирическим содержанием («Noлl», «Сибирякову», «Волнение»). Вяземский пишет и куплеты, но куплеты сатирические. К такому жанру принадлежит и самая яркая из его сатир – «Русский бог» (1828). Известное читателям по многочисленным спискам, это стихотворение было впервые опубликовано в 1854 г. в Лондоне А. И. Герценом:
Нужно ль вам истолкованье,
Вот его вам начертанье,
Сколько я заметить мог.
Бог метелей, бог ухабов,
Бог мучительных дорог,
– тараканьих штабов,
Вот он, вот он, руский бог.
Перед нами широкая, но вместе с тем емкая картина всего общества, всей России; крепостное крестьянство:
Бог голодных, бог холодных,
Нищих вдоль и поперек...
разоренное, но хлебосольное дворянство:
Бог имений недоходных...
Бог наливок, бог рассолов,
Душ, представленных в залог,
Вот он, вот он, русский бог.
императорский двор:
Бог всех с анненской на шеях,
Бог дворовых без сапог,
Вот он, вот он, русский бог.
Иностранцы, кто за счастьем и чинами приехал в Россию:
Бог всего, что из границы,
Не к лицу, не под итог...
К нам зашедших за порог,
Бог в особенности немцев,
Вот он, вот он, русский бог.
Мысли Вяземского как бы перекликаются со словами Пушкина: «Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда... Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Все это попадает в его журнал и печатается в Европе – это мерзко. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног – но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. ... Мы живем в печальном веке» (из письма к П. А. Вяземскому. 27 мая 1826 г.).
«Русский бог» – это резкий выпад против несправедливого устройства общества:
К глупым полон благодати,
К умным беспощадно строг,
Бог всего, что есть некстати,
Вот он, вот он, русский бог.
– своеобразный стихотворный фельетон. Для языка Вяземского характерны просторечие, народные обороты, газетная лексика (даже собственные имена связаны с некоторыми событиями). Вяземский как бы хочет порвать с «элегическим» направлением русской поэзии 1820 г., создавая новые формы художественного выражения («Коляска», «Зимние карикатуры», «Станция»). Если непринужденный разговор и мягкий переход от темы к теме еще сближает «Коляску» с традиционным дружеским посланием, то гражданский пафос и едкая сатира – это новые, отличительные черты поэзии Вяземского:
Прости, блестящая столица!
Великолепная темница,
Великолепный желтый дом,
Где сумасброды с бритым лбом,
Различных званий, лет и качеств,
Кряхтят и пляшут под ярмом.
Уже в этих нескольких строчках мы видим те приемы, которые так характерны для поэзии Вяземского 1820-х гг. – смелые и яркие сочетания несочетаемых слов: темница «великолепная», дом сумашедших – «великолепный», плясать «под ярмом».
«Нарвский водопад». Анализ
– и в этом несомненна его близость к рационалистическим принципам русской и европейской поэзии XVIII в. Как подчеркивал сам поэт: «... Я в стихах своих часто умничаю и вследствие того сбиваюсь с прямого поэтического пути», как бы признавая дидактическую манеру своей лирики. Главное для него в стихотворении – мысль, а не певучесть, гармония звуков; «прозаическая вялость» собственных стихов никогда не пугала поэта.
По собственным словам Вяземского, он стремился создать «поэзию мысли». Но лирике Вяземского не свойственны философские раздумья о смысле бытия, добре и зле и т. д. (что характерно для поздней лирики Баратынского и Тютчева); в ней нет философской всеобщности. Повседневная жизнь (быт, политика, культура) – вот, где Вяземский находил содержание для своей поэтической мысли. «Поэзия мысли» – это и поэзия «сочувствия и соответствия обществу» во всевозможных ее проявлениях. Для нее Вяземский ищет особый «метафизический» (слова Пушкина) язык.
В 1825 г. Вяземский пишет стихотворение «Нарвский водопад»:
Несись с неукротимым гневом,
Над тишиной окрестной ревом
Господствуй, бурный исполин!
...
Дождь брызжет от упорной сшибки
Волны, сразившейся с волной,
Вдали их подставляет бой.
Все разъяренней, все угрюмей,
Летишь, как гений непогод;
Я мыслью погружаюсь в шуме
– бурных вод.
Но как вокруг все безмятежно,
И, утомленные тобой,
Как чувства отдыхают нежно,
Любуясь сельской тишиной!
...
Игралище глухой войны,
Ты не зерцало их лазури,
Вотще блестящей с вышины.
...
Ворвавшись в сей предел спокойный,
Как вдоль пустыни вихорь знойный,
Как страсть в святилище души.
Как ты, внезапно разразится,
Как ты, растет она в борьбе,
И поглощается в себе.
Стихотворение Вяземского по-своему оригинально: смелые, неожиданные сочетания («междоусобно-бурные воды», «гений непогод»); интересные окончания (3 строки одной строфы: ЛАВой – ВАЛ – веЛичАВый); поэт создает образные перифразы: водопад – «мятежной влаги властелин», «бурный исполин», «созданье тайной бури» и т. д.; он подбирает выразительные и яркие эпитеты («жемчужная, кипящая лава»); не боится просторечия («сшибка»); не избегает архаизмов («игралище, вотще»). В стихотворении Вяземского мы видим смелое сочетание прозаичности, простоты и изысканности.
В том же 1825 г. происходит интересная полемика между Вяземским и Пушкиным по поводу языка и стиля «Нарвского водопада». В письме к Вяземскому (14 и 15 авг. 1825 г.) Пушкин указывает на некоторые недостатки его стихотворения («темнота», «неясность», «сбивчивость» изложения, в частности в 8 строфе), излишние сравнения (Пушкин называет их «двойными») и метафоры («вечно бьющий огонь» – «тройная метафора», – подчеркивает Пушкин), отмечая вместе с тем «музыкальность» звуков, прелесть строф и отдельных выражений. С некоторыми замечаниями Вяземский согласился, заменил некоторые эпитеты, вставил 2 строфу, но Пушкину написал: «Вбей себе в голову, что этот водопад не что иное, как человек, взбитый внезапною страстью. С этой точки зрения, кажется, все части соглашаются... Я все еще видел на природе, но вдруг меня прорвало и я залез в душу».
Пушкин на это ответил: «Ты признаешься, что в своем «Водопаде» ты более писал о страстном человеке, чем о воде. Отселе и неточность некоторых выражений».
– смелость и прозаичность, простота оборотов и изысканность метафор, обилие эпитетов, некоторая неточность выражения, – все это не школа «гармонической точности».
«Смелость, сила, ум и резкость; но что за звуки! – пишет Пушкин в 1821 г. о послании Вяземского В. А. Жуковскому («О ты, который нам явить с успехом мог...»), – неожиданная рифма Херасков не примиряет меня с такой какофонией».
Широко известны слова Пушкина о поэзии Вяземского: «Твои стихи... слишком умны. – А поэзия, прости господи, должна быть глуповата. Экой ты неуимчивый...». Но Вяземский всегда оставался верен избранному пути: «если есть и должна быть поэзия звуков, то может быть и поэзия мысли».
С точки зрения Пушкина, стихотворение – органическая цельность, как бы природное творение, только тогда оно будет гармоничным. Желание умствовать и стремление к излишней метафоричности – затемняют смысл. Характерно и слово «неуимчивость» в адрес Вяземского, «речь идет именно об недостаточности эстетической меры, гармонии».
Но и Вяземский общие принципы пушкинской поэзии не всегда мог принять, считая некоторые стихотворения Пушкина прелестными, гармоничными, но бессодержательными. У каждого свое поэтическое направление.
«К кораблю»
Мотив странствующего корабля в русской литературе XVIII–XIX веков был связан главным образом с разнообразием духовных исканий человека. Не последнюю роль в обращении к этому мотиву сыграло и увлечение одами Горация. Для русской лирики Гораций был «общим учителем и прециозных и сентиментальных поэтов», «фигурой почти символической», для многих поколений он – «источник и воплощение самых разнообразных идей».
Путешествие по морю – один из самых постоянных и философски насыщенных мотивов в лирике Горация. Мотив плывущего корабля неизменно переплетается с решением основных проблем бытия: поиском нравственного идеала, проблемой судьбы человека и государства. Образ плывущего корабля позволил русским поэтам выразить свое понимание и смысла жизни, и назначения человека, высказать свои заветные мечтания и надежды, свои представления об идеальном государстве. В плавании корабля (челна) по бурному (спокойному) морю (океану) русские поэты видели многоаспектность темы: бурное (спокойное) море – символ различных перипетий человеческой жизни, путь в другое царство («блаженную страну»), своеобразное понимание смысла жизни.
Этой традиции следует Вяземский при написании своего стихотворения «К кораблю» – это великая Россия, пережившая Отечественную войну:
Мы видели тебя игрой сердитой влаги,
Грозой разбитый мачт конец твой предвещал;
Под блеском молний ты носился между скал,
Но силою пловцов, чад славы и отваги,
Недаром ты преплыл погибельные мели,
И тучи над тобой рассек приветный свет...
Мотив внезапно налетевшей бури – знаковый символ переменчивости в судьбе государства (внешние опасности, потрясения и несчастия). Автор усиливает драматические подробности: грозой разбитые мачты предвещали конец, налетевший ураган как с игрушкой играл кораблем («ты носился между скал»). Корабль выстоял, буря (символ внешних преград) утихла – это обычный знак изменчивости судьбы и влияния высших сил: «ты переплыл погибельные мели», «тучи... рассек приветный свет».
Однако путь корабля, по мысли Вяземского, не прекратился с успокоением стихии, мирная тишина – это еще не обретенная цель, это лишь избавление от внешних преград на бесконечном пути странствия.
«силою пловцов, чад славы и отваги») в неравной борьбе со стихиями, не утратил мужества.
Но мотив странствия отвечал и тому мироощущению, которое утверждается в русском романтизме, с его «восприятием мира как хаоса, воздушного океана, где блуждают без руля и без ветрил, подчиняясь лишь своим импульсам, отъединенные души одиноких людей». Неудивителен и вопрос Вяземского:
Куда летишь? К каким пристанешь берегам,
Корабль, несущий по волнам
Судьбы великого народа?
Что ждет тебя? Покой иль бурей непогода?
Погибнешь, иль прейдешь со славою к векам...
Путь, проделанный кораблем, это и своеобразный перелом в истории государства. Морское путешествие – это определенный рубеж, разделяющий прошлое (трагическое и славное) и будущее (пока еще неясное):
Довольно гром метал ты в пламенной войне
Днесь путь тебе иной: теки к победам мирным!
Вселенною да твой благословится бег!
Внешняя опасность преодолена, и корабль продолжает свой путь – искание (это и вызов враждебным силам и стихиям). Но у корабля Вяземского есть и сильный покровитель:
Незримым кормщиком ты призван к славной цели.
Ты стой в лицо врагам, как браней исполин!
Это – высшие силы, это «провидение», как поясняет сам поэт, и путь корабля – это поиск «счастливого брега», блаженной страны:
Открой нам новый мир за новым небосклоном!
Пловцов ты приведи на тот счастливый брег,
Свобода смелая, народов божество;
Где рабства нет вериг, оков немеют звуки.
Где благоденствуют торговля, мир науки,
И счастие граждан – владыки торжество!
– своим терпением, мужеством и отвагой. Пловцы столь же ответственны за судьбу корабля, единение их усилий становится доминирующей силой в звучании мотива корабля, ищущего своего счастья в бурных водах. Для Вяземского жизнь – это вечная борьба добра со злом, и велика роль Провидения, которое спасает пловцов в бурных водах морей и океанов. Но велика и ответственность пловцов за все трудности, пережитые ими на «море сует».
«Я пережил и многое и многих...» Анализ стихотворения
В 1838 г. Вяземский создает одно из самых своих сильных (по накалу пережитых чувств и страданий) и поэтических стихотворений – «Я пережил и многое и многих...». Это своеобразная исповедь поэта, мир его души. Так могли бы начинаться его воспоминания. В этом стихотворении нет той горделивой интонации раннего Вяземского, своеобразного вызова окружающему миру. Тон – искренний, исполненный горечи:
Я пережил и многое и многих,
И многому изведал цену я;
Известного размера бытия.
Мой горизонт и сумрачен и близок,
И с каждым днем все ближе и темней;
Усталых дум моих полет стал низок
Не заношусь вперед мечтою жадной,
Надежды глас замолк – и на пути
Протоптанном действительностью хладной,
Уж новых мне следов не провести.
Хоть житницы моей запас и мал,
Но ждать ли мне безумно жатвы новой,
Когда уж снег из зимних туч напал?
По бороздам серпом пожатой пашни
Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,
Но ничего уж завтрашнего нет.
Для поэта, пережившего тягчайшие душевные страдания и нравственные испытания (смерть родных и друзей), жизнь как бы замедлила свой бег («теперь влачусь»).
Для минувшего жизненного пути поэт находит разные определения: «предел строгий», «век суровый», «действительность хладная» – и, наконец, самое беспощадное: «жизнь разочлась со мной». Трагические ноты постепенно становятся все сильнее – ведь и нынешняя тягостная жизнь («надежды глас замолк») перекликается с безрадостным будущим («уж новых мне следов не провести», «но ничего уж завтрашнего нет»).
– это лишь частичка Вселенной: «мой горизонт и сумрачен и близок», «в пределах строгих известного размера бытия», «хоть житницы моей запас и мал». Нет ни одного красочного, яркого эпитета – «сумрачный», «темный», «хладный», «суровый», от всего веет какой-то безнадежностью и безысходностью:
Жизнь разочлась со мной; она не в силах
Мне то отдать, что у меня взяла
И что земля в глухих своих могилах
Мрачность и трагизм – постоянные лирические спутники поэта. Смещение стилевых планов («изведал цену»), вкрапление «научной» лексики («в пределах строгих известного размера бытия»), мелкие реалистические детали («по бороздам серпом пожатой пашни»), сложные метафоры («усталых дум моих полет стал низок // И мир души безлюдней и бедней»), неровность слога – неповторимые признаки лирики Вяземского – все это, как бы переплетаясь, и передает с необыкновенной силой те потрясения, что пережил поэт.
«Царскосельский сад зимою». Анализ
В 1861 г. Вяземский пишет стихотворение «Царскосельский сад зимою»:
С улыбкою оледенелой
И над землей сребристо-белой
Белеет северная ночь.
Давно ль здесь пестротою чудной
Сапфир, рубин и бирюза
Чаруя жадные глаза?
Зимы покров однообразный
Везде сменил наряд цветной,
Окован сад броней алмазной
Перед нами романтическая картина одушевленной природы, резкая игра красок. Весна – сапфир, рубин, изумруд, бирюза. Но какое богатство оттенков белого: оледенелый, серебристо-белый, серебристый, алмазный, снежный, смертельная белизна, мрамора белей.
Зима – угасание сил природы:
Так снежной скатертью печальной
Покрыты и объяты сном
И луг с цветным своим ковром.
Но это всего лишь долгий сон, как сон спящей царевны:
Природа в узах власти гневной,
С смертельной белизной в лице,
В своем серебряном дворце.
Природа живая, она, «опочившая», «пережившая свою прекрасную весну», тихо «спит». Поэт видит жизнь в этом белом однообразном великолепии (какое обилие эпитетов и метафор):
Есть жизнь и в сей немой картине,
И живописен самый мрак:
Дал чудный образ, чудный лак.
Обрызгав их холодным блеском
Своих граненых хрусталей,
Он вьется ярким арабеском
Даже зимний вечер способен оживить «фантастические видения»; они:
Мелькают, вынырнув из тени
Иль соскочив с лесных вершин.
Они сшибются друг с другом
То нежат лаской, то испугом
Тревожат мыслей чутких сон.
Космизм типичен для романтической лирики, поэт создает всеохватывающую картину Вселенной: «А между тем во тьме безбрежной», «зимы покров... везде сменил», «в волшебном царстве ночи снежной».
Природа никогда не показывается Вяземским в статическом состоянии. Все в движении, все исполнено тайной жизни:
Питающей дремоту дум,
Местами слышен одинокий
Переливающийся шум.
Под хладной снежной пеленою
И, с камней падая, с волною
Перекликается волна.
Прозаический оборот соседствует с изысканным сочетанием и фольклорными мотивами:
Твой Бенвенуто, о Россия,
Вплетает звезды ледяные
В венки пушисто-снежных роз.
Кует он дивные изделья
Зиме, зазнобушке своей,
Он шею, мрамора белей.
Небрежные порою рифмы (картина – иней, однообразный – алмазной, бирюза – глаза, Россия – ледяные), оригинальные эпитеты («обезлиственные ветви», «волна зерцальная», «одинокий переливающийся шум»), особая экспрессивность – все помогает поэту выразить его восторг и упоение прекрасной картиной русской зимы. И свое наслаждение удивительной прелестью зимнего пейзажа Вяземский стремится не просто передать, но и внушить своему читателю.
***
Творчество П. А. Вяземского охватывает огромный период (1800–1870 гг.). Поэзией он активно занимался до конца жизни. В 1854, 1855 и 1859 гг. выходят три брошюры со стихами поэта, а в 1862 первый сборник его стихотворений, холодно встреченный читателями и критикой. Поэзия Вяземского развивалась в том же направлении, которое наметилось в начале 1830-х гг.
В 1820–1830-х гг. Вяземский принимает активное участие в журналистской деятельности: в «Московском Телеграфе» Н. Полевого, в дельвиговской «Литературной газете», в пушкинском «Современнике». Он автор остроумных критических статей, сильных и колких заметок. Сила Вяземского – в журнальной полемике. «Журнальная деятельность была по мне. Пушкин и Мицкевич уверяли, что я рожден памфлетистом... Я стоял на боевой стене, стрелял из всех орудий, партизанил, наездничал... Ввести жизнь в литературу, а литературу в жизнь казалось мне всегда привлекательною и желанною задачею», – подчеркивал Вяземский. Литературная сфера была для него особым феодальным государством, где верховный властелин «царствует и управляет», «опираясь на сильную и умную олигархию». Он часто вспоминал слова Вольтера (перефразируя их): «Люди, не умеющие ума своего своего века, еще более жалки и смешны».
–450 страниц), более тысячи писем, явно литературного характера.
Вопросы