Антон Антонович Дельвиг
Биография А. А. Дельвига
Барон А. А. Дельвиг родился 6 августа 1798 г. в семье плац-адьютанта (впоследствии генерала). Он был старшим из 9 детей. Семья была дружная, веселая, но бедная. Они жили на жалованье отца. Тульское имение матери практически не приносило дохода.
Дельвиг поздно начал говорить. Когда ему было 4 года, мать отвела его к каким-то чудотворным мощам. Он приложился к ним губами – и заговорил. Таково семейное предание Дельвигов.
А. Дельвиг учился дома, любил российскую словесность и греческую мифологию. Несмотря на немецкие корни, немецкого языка он не знал и в Лицее был последним в немецком классе. Закончив в 1817 г. Лицей и получив чин 10 класса, Дельвиг был зачислен в Министерство финансов, откуда в октябре 1821 года переходит в Публичную библиотеку помощником библиотекаря под началом И. А. Крылова.
1820-е гг. для Дельвига – время большой духовной и поэтической работы. Он принимает активное участие в литературной жизни столицы: вступает в Вольное общество любителей российской словесности, куда рекомендует Баратынского и Рылеева. В 1825 г. в жизни Дельвига происходят три важных события: его отставка, женитьба на С. М. Салтыковой и выход первого тома ежегодного альманаха «Северные цветы». Всего вышло семь книг, восьмая уже после его смерти. Появление альманаха «Северные цветы» – «годовой праздник в литературе, к которому все приготовлялись заранее журнальными и словесными толками», – писал В. Г. Белинский, хотя и невысоко оценивший роль Дельвига в истории русской литературы.
В 1829 г. выходит первый и единственный прижизненный сборник стихотворений А. А. Дельвига. Книга плохо раскупалась, доходу не принесла, более того, вызвала резкую журнальную полемику против так называемых поэтов-аристократов (Пушкина, Дельвига, Баратынского, Вяземского).
В начале следующего, 1830 г., начинает выходить «Литературная газета», редактором которой становится Дельвиг. Газета – печатный орган группы литераторов пушкинского круга. На ее страницах они хотели публиковать не только поэтические произведения, но и критические статьи, литературную публицистику, в которых стремились отстоять собственные взгляды на современную литературу.
«Литературная газета» вызвала недовольство официозных журналистов и осенью 1830 г. была запрещена (сыграл при этом свою роль и донос Ф. Булгарина). Но – небывалая вещь – шеф третьего отделения А. Х. Бенкендорф через своего чиновника принес извинения за то, что «излишне погорячился при последнем свидании с господином бароном». «Излишне погорячился» слишком мягко сказано. Дельвига с трудом отговорили от подачи жалобы на Бенкендорфа. Да и жаловаться на всесильного шефа жандармов было бессмысленно, бесполезно и опасно.
Но все же вмешательство друзей помогло поэту. Бенкендорф был вынужден извиниться. Газета была возобновлена, но под другой редакцией. Дельвиг тяжело переживал случившееся. Его здоровье было подорвано, он никого не принимал, кроме друзей.
В начале января 1831 г. он простудился и 14 января скоропостижно скончался. Его огромный архив был практически весь уничтожен: в огне погибли письма, документы, автографы стихотворений – друзья поэта опасались визита полиции или чиновников Третьего отделения и хотели таким образом защитить память Дельвига и будущее его жены и дочери.
Творчество лицейского периода
Писать стихи Дельвиг начал на лицейской скамье. Сама мысль о том, что «Тося», «Мусульманин» (его школьные прозвища), этот «ленивец сонный» может писать стихи, вызывала едкие насмешки у его товарищей:
Ха–ха–ха! хи–хи–хи!
Дельвиг пишет стихи!
И действительно, первые стихотворения Дельвига «Пиит и эхо», эпитафия «Прохожий, здесь не стой» – слабые, технически беспомощные. В них нет той легкости стиля, что отличала стихи первого лицейского поэта – Алексея Илличевского. Но шутки постепенно смолкают. Дельвиг участвует во всех рукописных лицейских изданиях – он был даже «цензором» некоторых из них.
А в 1814 г. он публикует – первым из лицеистов – свое стихотворение «На взятие Парижа» в таком авторитетном журнале, как «Вестник Европы». С того времени Дельвиг – один из признанных лицейских поэтов, что отмечают и наставники: «Барон Дельвиг особенно пристрастился к стихотворству». Так, торжественный акт прощания с Лицеем, на котором присутствовал император Александр I, закончился исполнением «Прощальной песни», сочиненной Дельвигом. На последующие 20 лет эта песня стала своеобразным лицейским гимном.
До нас дошло около 20 лицейских стихотворений Дельвига. Юный поэт восхищался поэзией Державина, балладами Жуковского, античной лирикой Горация. Неудивительно, что его первые поэтические опыты – подражания Горацию. «Оды «К Диону», «К Лилете», «Дориде» написаны им на 15 году и напечатаны в собрании его сочинений без всякой перемены, – писал А. С. Пушкин. – В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой он никогда не изменял».
Идеал лицейской поэзии Дельвига, а также постоянные темы его стихотворений – мир и дружба, уединенная независимая жизнь:
Блажен, кто за рубеж наследственных полей
Ногою не шагнет, мечтой не унесется;
Как весело заснет, так весело проснется...
Спокойно целый век проводит он в трудах,
Полета быстрого часов не примечая,
И смерть к нему придет с улыбкой на устах,
Как лучших, новых дней пророчица благая.
Так жизнь и Дельвигу тихонько провести.
Умру – и скоро все забудут о поэте!
Что нужды? Я блажен, я смог себе найти
В безвестности покой и счастие в Лилете!
«Тихая жизнь», 1814–1817
Сентиментальный романс, дружеское послание, а особенно – эпиграммы, мадригалы – все эти популярные в то время поэтические жанры вызывали восторги лицеистов. Но Дельвига – человека нрава шутливого и веселого, «одного из лучших остряков» ( по словам его соученика по Лицею Ал. Илличевского), эпиграмма не особенно привлекает. Ему нравится пародировать, и он пишет «На смерть кучера Агафона» (пародия на стихотворение лицейского профессора Н. Ф. Кошанского «На смерть гр. Ожаровской»). А через десять лет такой же пародией он удостоит «Замок Смальгольм» В. А. Жуковского («До рассвета поднявшись, извощика взял Александр Ефимович с Песков...») и даже гимн «Славься, славься». Дельвиг шутил остроумно, но шутки его никого не оскорбляли.
Несмотря на некоторую подражательность, лицейские стихотворения Дельвига по-своему оригинальны, и оригинальность эта – в стихотворном размере античного стихосложения – в гекзаметре. И в этом проявилась поэтическая индивидуальность юного Дельвига, и этим в какой-то степени его ранние стихи очень похожи на его зрелые произведения, столь ценимые Пушкиным.
были сплотить людей. И позже «Пушкин и Баратынский многие из своих стихотворений до напечатания читали ему... и большею частию принимали сделанные им замечания», – вспоминал А. И. Дельвиг. «Верное поэтическое чувство» отметил у Дельвига Пушкин.
Дельвиг одним из первых почувствовал огромный поэтический талант Пушкина, понял всю силу гения своего молодого товарища. В стихотворении 1815 г. «Пушкину» не только признается значительность дарования лицейского товарища, но и утверждается божественность его таланта:
Пушкин! Он и в лесах не укроется,
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
В другом стихотворении, обращенном к Пушкину, Дельвиг сравнит юного Пушкина с орлом: «Как житель горных Альп, над бурями парящий, / Кто кроет солнца лик развернутым крылом». Анализируя это стихотворение, Е. А. Панова отмечает и традиционность сравнения поэта с орлом (вообще характерного для поэзии XVIII века), и особенность образности. У Дельвига, – пишет исследователь, – «перифрастическое обозначение орла (житель горных Альп) сочетается с антомасией и развернутой метафорой, построенной на основе образа крыла и обозначающего творческий взлет, парение. Эпитет «гордый» относится не только к грамматическому определяемому (Альпы), но и к орлу (гордость – один из существенных признаков этой царственной птицы), а значит, и к адресату послания». Но характерно, что, сравнивая Пушкина с орлом, про себя Дельвиг излишне скромно скажет: «Мне крыльев не дано орлиных».
У Пушкина и Дельвига было много общего. У обоих был поэтический дар (хотя и различный по масштабам), оба были сильны в словесности, были тонкими знатоками русской и европейской литературы. Они были близки духовно, ценили поэтический талант друг друга. И дальнейшие их литературные судьбы были тесно связаны.
Поэтизация «тихой жизни» в лирике Дельвига 1820-х гг.
– высшее благо; непреходящая красота и радости бытия – основа его поэтического мировоззрения. Как и в лицейские годы, он поэтизирует независимую одинокую жизнь, вдали от суетного света, с его идеалами роскоши, богатства. «Стеганый халат», «хижина» – символы простой, свободной жизни:
Согрет под стеганым халатом,
Не только графов и князей,
Султана не признаю братом!
Та же «тихая жизнь» поэтизируется и в стихотворении 1821 г. «К Е.». Но в понятие «тихая жизнь» уже не входит одиночество, это – избранный круг друзей, душевная независимость, творчество, любовь. Человек осознает свою равную принадлежность небу и земле – природе, но не признает для себя законов общества:
Я счастлив радостью друзей;
Земли и неба житель вольный
И тихой жизнию довольный,
С беспечной музою моей
О, твой певец не ищет славы!
Он счастья ищет в жизни сей,
Свою любовь, свои забавы
Поет для избранных друзей
Дельвигу чужда мистика. Его герой воспевает ушедшую счастливую молодость, он удовлетворен всем, что даровала ему жизнь. В стихотворении 1820 г. «Лекарства от несчастья» средством избавления от горечи жизни названо умение разделить страдание с любимым человеком, и эта горькая земная жизнь и разделенные любовь и страданье признаются высшим благом, высшим даже по сравнению с райским блаженством:
Если мне объявят боги:
«Здесь ты горе будешь пить!»
Я скажу: «Вы очень строги!
– я разделяю
С милой слезы в тишине!
Что ж на небе, я не знаю,
Да и знать не нужно мне!
По Дельвигу, истинного поэта отличает независимость. И образ поэта, созданный Дельвигом, созвучен тому представлению о поэте, которое утвердилось в декабристской поэзии. Если бы еще в колыбели звук цепей его усыпил, «возвышенное стремление» все равно пробудило бы в нем негодование против «порока». А для поэтов 1820-х гг. «порок» и «угнетение» – синонимы. В стихотворении с программным названием «Поэт» (1820) Дельвиг утверждает мысль о независимости поэта – не только от общества, но и от неба. И именно независимость поэта и его презренье к пороку наделяет его властью над слепой судьбой – Роком:
... Пред небом тщетными мольбами
Я не унижуся, нет, нет!
В самом себе блажен поэт.
...
Пороку грянуло в ответ,
И выше б Рока был Поэт.
Поэт – в сонете 1823 г. «Вдохновение» – гонимый от людей, блуждающий под небесами, одинок, но обладает внутренней силой, и силу ему дает талант. Талант поможет поэту пережить свое время:
... Он говорит с грядущими веками;
Он клевете льстит славою своей
И делится бессмертием с богами.
Даже при беглом знакомстве с сонетом можно заметить языковую особенность: лексическое и фразеологическое обозначение поэта. И то, и другое – явные архаизмы. Первое – пиит – лексико-фонетический архаизм, второе – любимец муз – традиционно-поэтическая перифраза. Эпитет к слову пиит невольно привлекает внимание. Поэт у Дельвига – восторженный. «Здесь это – «исполненный вдохновения», ибо слово восторг в качестве ведущих значений прежде имело те же значения, что и существительное вдохновение, – «воспарение духа», «высшее проявление творческих сил», «творческий подъем, ниспосланный свыше» и даже «Ясновидение», по наблюдению Н. М. Шанского, отметившего, что слова «вдохновенье» и «вдохновенный» пришли из старославянского языка и уже тогда имели «религиозное значение».
Во второй строке приведенного выше отрывка мы встречаем явную тавтологию (честь – честей). И эти же слова – явные омонимы. «Честь» – внутреннее нравственное достоинство человека, доблесть, честность, благородство души и чистая совесть; «честь» – внешнее доказательство отличия, почет, почесть, почтенье, чествование, признание чьего-то превосходства, – пишет в своем словаре В. И. Даль и приводит интересную пословицу: «Честей много, а честь одна», которая, несомненно, близка пафосу дельвиговского сонета.
«Вдохновение» – поэтическая декларация Дельвига. Настоящий поэт, по мнению автора, – одинок, обречен на одиночество в обществе. Лишь душевное горение и поэтическое вдохновение могут поставить его над толпой. Сила же его таланта способна дать ему бессмертие.
Сонет в лирике Дельвига. Анализ сонета «Златых кудрей приятная небрежность»
Сонеты в лирике Дельвига занимают важное место. Он много и плодотворно работает в этом направлении. Один из самых известных сонетов Дельвига – «Златых кудрей приятная небрежность», 1822:
Небесных глаз мечтательный привет,
Во мне родят любовь и безнадежность.
На то ли мне послали боги нежность,
Чтоб изнемог я в раннем цвете лет?
Но я готов, я выпью чашу бед:
Не возвратить уже покоя вновь,
Я позабыл свободной жизни сладость,
Душа горит, но смолкла в сердце радость,
Во мне кипит и холодеет кровь:
На смерть или жизнь тебе я вверил младость?
Сонет Дельвига классически традиционен по своей форме: два катрена (четверостишия) и две терцеты (трехстишия). В сонете нет ни одного разговорного слова, тем более просторечия, а архаическое для нас «уста» – слово весьма распространенное в романтической лирике. Выбор того или иного синонима, эпитета, словосочетания у поэтов тех лет определялся как тематикой, жанром, так и сложившимися поэтическими традициями. «Цвет лет», «выпью чашу бед», «вечные» рифмы (по словам Пушкина) – «радость – сладость – младость», «кровь – любовь» – прекрасно вписываются в поэтические нормы 1820-х годов. Но тут же невольно обращает на себя внимание особый прием – своего рода анаграмма – из заключительного слова четвертой строки «бЕзНАДЕЖносТЬ» можно легко составить заключительные слова третьей строки «даже нет».
Хотя сонет и обращен к реальному лицу – С. Д. Пономаревой – портрет героини очень условен: «златые кудри», «небесные глаза», пожалуй, любимые эпитеты поэтов-романтиков.
В сонет Дельвига проникают элегические мотивы: поэт скорбит об ушедших годах, о радостях минувших лет, в прошлом остались покой и «свободной жизни сладость». Но, сожалея о прошлом, поэт готов мужественно встретить испытания, ниспосланные ему судьбой: «Но я готов, я выпью чашу бед: Мне не страшна грядущего безбрежность».
«я» («мне») как бы усиливает мысль Дельвига, которую он позднее разовьет в своих идиллиях и которая станет его своеобразным поэтическим кредо: не постигнув боль, не испытаешь и радость. Жизнь прекрасна во всех своих ипостасях, несмотря на горе и страдание. Поэтому и сочетание «грядущего безбрежность» явно не случайно в данном контексте.
Терцеты построены на антитезе. Для усиления поэтической выразительности Дельвиг резко противопоставляет прямо противоположные понятия:
Душа горит, но смолкла в сердце радость,
Во мне и холодеет кровь:
Печаль ли ты, ль ты, любовь?
На смерть или жизнь тебе я вверил младость?
– олицетворению. Дельвиг обращается к любви, как бы одушевляя ее и тем самым давая ей возможность выбрать для него, поэта, одно из двух: смерть или жизнь.
Идиллии
В эти же годы Дельвиг работает над возрождением жанра, почти исчезнувшего из русской поэзии, – идиллии. Подражания древним, произведения в античном духе были любимы им еще в Лицее. Преподаватель словесности Н. Ф. Кошанский поощрял своих питомцев писать стихи. Интерес Дельвига к античности в Лицее также развивался под непосредственным влиянием Кошанского, переводчика древних поэтов, автора нескольких изданий классических писателей, главного проповедника античности в среде лицеистов. Несомненно, лицейским преподаванием, в определенной степени, можно объяснять интерес юного поэта к античной мифологии и его увлечение античными поэтами. В своих идиллиях 1820-х гг. Дельвиг стремится к воссозданию мира античности, «золотого века», где царили гармония, счастье, где человек был совершенен. Дельвиг воспевает естественные человеческие чувства, не идеализируя скудное и скромное существование. Любой человек, по убеждению поэта, достоин благ и наслаждений. Земная жизнь многогранна и прекрасна. Наслаждайтесь ею, – как бы призывает поэт. И эти мысли – новые в традиционном жанре.
Идиллии Дельвига – это не стилизация ради стилизации. «Какую силу воображения должно иметь, дабы так совершенно перенестись из XIX столетия в золотой век, и какое необыкновенное чутье изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания или немецкие переводы. Эту роскошь, эту негу, эту прелесть», – писал Пушкин о Дельвиге.
Тематика идиллий Дельвига – это сфера простых человеческих чувств – взаимное уважение, дружба, любовь. Не случайно в идиллиях «Цефиз» и «Дамон» встретится одна и та же строчка: «Здесь проходчиво все – одна непроходчива дружба». Дружба – это то чувство, которое помогает человеку вынести все беды:
Мы дружбою все усладили.
Герой идиллий Дельвига – старец, познавший земные радости и не страшащийся смерти, вызывает у молодежи желание ему подражать:
(...) О боги, –
Молились, – пошлите вы нам добродетель и мудрость!
Пусть также без грусти, но с тихой улыбкой скажем:
«Бывало, любили меня, а нынче не любят!»
Вероломство и предательство в дружбе и измена любимой девушке приводят к концу золотого века – эта мысль прозвучала в идиллии «Конец золотого века» (1828): «... Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых: / Я еще помню оное, светлое время! Но счастье / (После узнали мы) гость на земле, а не житель обычный... / Ах, путешественник, горько ты плачешь! Беги же! / В землях иных ищи ты веселья и счастья! Ужели / В мире их нет, и от нас от последних их позвали боги!»
Еще в Лицее у Дельвига возникла идея создать русскую идиллию о герое-солдате, участнике Отечественной войны 1812 года. Замысел был осуществлен в 1829 году, когда была написана идиллия «Отставной солдат». Дельвиг отказывается от привычного гекзаметра, прибегает к пятистопному ямбу, употребляет разговорную речь («уши вянут», «свое житье-бытье», «свежо нам стало», «убрались все, как святочные хари», «варили щи», «тележка скачет») – подобные выражения невозможно встретить в идиллиях современников Дельвига – Николая Ивановича Гнедича и Владимира Ивановича Панаева.
Гефестом) и привычными героями греческой мифологии (Дафной, Фавном).