БАЛЛАДА
В КОТОРОЙ ОПИСЫВАЕТСЯ,
КАК ОДНА СТАРУШКА ЕХАЛА НА ЧЕРНОМ КОНЕ ВДВОЕМ
И КТО СИДЕЛ ВПЕРЕДИ
На кровле ворон дико прокричал —
И вопит скорбно: «Где мой сын чернец?
И к матери идет чернец святой:
Но лишь пришел к одру с дарами он,
Не подноси ко мне святых даров;
Дары святые сын отнес назад
Кругом бродил ее потухший взгляд;
«Вся жизнь моя в грехах погребена,
Здесь вместо дня была мне ночи мгла;
И казнь лукавый обольститель мой
Ах! не забудь моих последних слов:
Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,
И цепи окропи святой водой;
Чтоб пятьдесят на крылосах дьячков
Чтобы звучней во все колокола
Чтоб крепок был запор церковных врат;
С обрядом тем молитеся три дня,
И глас ее быть слышен перестал;
И хладный труп, и саван гробовой,
Семь обручей на гроб положены;
И вспрыснуты они святой водой;
Поют дьячки все в черных стихарях
Протяжный глас, и бледный лик певцов,
И горестный чернец пред алтарем,
И в высоте дрожащим свеч огнем
Ужасный вид! колокола звонят;
И в перву ночь от свеч веселый блеск.
Железных врат запор, стуча, дрожит;
Гудят колокола, дьячки поют,
Запел петух... и, смолкнувши, бегут
В другую ночь от свеч темнее свет,
И снова рев, и шум, и треск у врат;
Пред алтарем чернец на землю пал,
Сильнее стук — звучней колокола,
Запел петух... и прочь враги бегут,
На третью ночь свечи́ едва горят;
И стук у врат: как будто океан
И звонари от страха чуть звонят,
Дрожа, упал чернец пред алтарем;
И певчих хор, досель согласный, стал
Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
И раздалось... как будто оный глас,
И храма дверь со стуком затряслась
И он предстал весь в пламени очам,
Едва сказал: «Исчезните!» цепям —
И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:
И тихо труп со стоном тяжким встал,
И ко вратам пошла она с врагом...
И на коня с добычей прянул враг;
Никто не зрел, как с нею мчался он... |
Примечания
Баллада, в которой описывается, как одна старушка... Написано в октябре 1814 г. Напечатано впервые в «Балладах и повестях В. А. Жуковского», в двух частях, СПб., 1831. Перевод баллады Р. Саути «The old woman of Berkeley. A Ballad, schewing how an old woman rode double and who rode before she» («Старуха из Беркли. Баллада, показывающая, как одна старуха ехала верхом вдвоем и кто ехал перед ней»).
Сюжет баллады взят Саути из средневековых английских хроник, в которых часто встречаются легенды о грешниках и ведьмах, завещающих вымолить себе прощение грехов молебнами о душе. Среди таких легенд часто фигурирует «ведьма из Беркли», первоначально упоминаемая в одной из хроник IX века. Аналогичные мотивы есть в средневековой церковной русской литературе и в старинных русских и украинских поверьях. Ими воспользовался Гоголь при создании повести «Вий».
Как в «Людмиле» и «Светлане», Жуковский переделывает некоторые места баллады на русский лад; богослужению придает
балладу, Жуковский изобразил могущество Сатаны в тонах несколько более сильных, чем у Саути: так, Жуковским введены стихи «Как будто степь песчаную оркан Свистящими крылами роет». Изменен размер баллады: у Жуковского — правильный ямб вместо свободного тонического стиха Саути. У Саути наряду с четырехстишиями — пяти и шестистишия.
Любопытно первое упоминание Жуковского о балладе в письме к А. И. Тургеневу от 20 октября 1814 г.: «Вчера родилась у меня еще баллада-приемыш, т. е. перевод с английского. Уж то-то черти, то-то гробы! Но это последняя в этом роде. Не думай, чтоб я на одних только чертях хотел ехать в потомство...» (см. «Письма В. А. Жуковского к Ал. Ив. Тургеневу». — «Русский архив», М., 1895, стр. 128).
Баллада претерпела длинную цензурную историю. После цензурного запрета, наложенного в конце 1814 г., Жуковский в середине 1820-х годов опять сделал попытку напечатать балладу — в журнале «Московский телеграф», под измененным заглавием «Ведьма». Однако попытка не удалась; цензором было сделано следующее заключение: «Баллада «Старушка», ныне явившаяся «Ведьмой», подлежит вся запрещению, как пьеса, в которой дьявол торжествует над церковью, над богом» («Русская старина», 1887, т. LVI, стр. 485). В конечном счете Жуковскому пришлось радикально изменить те строфы, где речь идет о появлении самого Сатаны и о его победе; Сатана остается перед дверью храма, не дерзая в него войти; рука его не прикасается к гробу. В печатной редакции, сохраненной и в пятом (последнем) прижизненном Собрании сочинений (1849), строфы 41-я и 42-я читаются:
И он предстал весь в пламени очам,
Свирепый, мрачный, разъяренный;
Но не дерзнул войти он в божий храм
И ждал пред дверью раздробленной.
И с громом гроб отторгся от цепей,
Ничьей не тронутый рукою;
И вмиг на нем не стало обручей...
Они рассыпались золою.
Строфа 45-я:
Шатаяся, пошла она к дверям;
Дыша огнем, храпел и прыгал там,
И как пожар пылали очи.
В предшествующей этому рукописной редакции (автограф, хранящийся в Институте русской литературы (Пушкинский дом) в Ленинграде — р. 1, оп. 9, ед. хр. 8) 41-я строфа читается:
Через порог никто ступить не смел,
Всем чудилось, что там пожар горел,
Что все в окрестности пылало...
Н. В. Измайлов в примечаниях ко второму изданию «Стихотворений» В. А. Жуковского в большой серии «Библиотеки поэта» (Л., 1956) справедливо отметил, что Жуковский, перерабатывая балладу, внес не только цензурные, но и существенные стилистические изменения. Вслед за Н. В. Измайловым печатаем балладу по тексту пятого прижизненного Собрания сочинений (соответствует тексту «Баллад и повестей», 1831), строфы 41-я, 42-я и 45-я, как подвергшиеся переработке цензурного характера, печатаются по последней рукописной доцензурной редакции.